Он, весь сияя, улыбнулся Джонсону:
– Разумеется, дорогой мой, это только мое мнение! Я пытаюсь
доказать вам, что в этих ситуациях – когда душа в напряжении, а тело
расслаблено – вполне возможно, что склонности, доныне не проявлявшиеся,
размолвки, доныне не привлекавшие особого внимания, вдруг принимают значительно
более серьезный характер. Результатом наигранной любви, великодушия,
добросердечия обязательно станет, рано или поздно, взрыв ненависти и жажды
мести, которые проявятся гораздо сильнее, чем они были на протяжении всего
года. Если вы однажды перекроете плотиной поток естественных чувств, мой
дорогой, то плотину непременно прорвет.
Полковник Джонсон с сомнением поглядел на гостя.
– Никогда не пойму, когда вы говорите серьезно, а когда
разыгрываете меня, – проворчал он.
Пуаро улыбнулся:
– Я никогда не пытался разыгрывать вас всерьез! Сейчас,
конечно, шучу. Но, тем не менее, это правда: искусственно культивируемые и
насаждаемые настроения приводят к естественным реакциям.
В дверях появился слуга полковника Джонсона.
– Инспектор Сагден у телефона, сэр.
– Иду.
Извинившись перед Пуаро, Джонсон вышел, но не прошло и трех
минут, как он вернулся. Выглядел он серьезным и расстроенным.
– Черт бы все это побрал! – воскликнул он. – Убийство! На
самый сочельник – убийство!
Пуаро удивленно поднял брови:
– Вы уверены... я имею в виду, вы уверены в том, что это
убийство?
– Как вы сказали? А! Конечно, все остальное исключается.
Убийство – да еще жестокое!
– Кто же жертва?
– Старый Симеон Ли, один из самых богатых людей в округе.
Сколотил себе состояние в Южной Африке. На золоте... нет, кажется, на алмазах,
если не ошибаюсь. Кроме того, он заработал огромные суммы на технических
усовершенствованиях устройств для взрывных работ – что-то такое, что он изобрел
сам, насколько мне известно. Говорят, у него два миллиона как минимум.
– И его очень любили?
– Не думаю, чтобы его кто-то любил, – медленно проговорил
Джонсон – Он был большим чудаком. В последние годы стал инвалидом. Я не знаком
с ним лично, но он, без сомнения, был здесь одним из самых примечательных
людей.
– Так что, эта история поднимет много шуму!
– Разумеется! Я должен немедленно ехать туда, в Лонгдейл.
Пуаро почувствовал, что он хочет задать ему вопрос, но не
решается сделать это.
– Вы хотели бы, чтобы я сопровождал вас? Джонсон ответил
слегка смущенно:
– Этого я не могу требовать от вас. Но вы ведь знаете, как
обстоят дела: инспектор Сагден – хороший полицейский, обстоятельный,
педантичный, совершенно надежный – надежнее не бывает, но вот фантазии ему явно
не хватает. Раз уж случайно вы оказались здесь, я, конечно же, с удовольствием
воспользовался бы вашей помощью.
От сильного смущения он говорил почти резко. Пуаро поспешил
заверить его:
– Я с удовольствием поеду с вами. Можете на меня
рассчитывать. Но мы не вправе перебегать дорогу этому славному инспектору. Это
– его дело, а не мое, пусть он и ведет расследование. Я ограничусь
исключительно ролью наблюдателя-эксперта.
– Вы – настоящий друг, Пуаро, – тепло сказал Джонсон.
***
Полицейский открыл им входную дверь, вытянулся в струнку и
отдал честь. Через холл к ним уже спешил инспектор Сагден.
– Рад видеть вас здесь, сэр. Пройдемте сразу в комнату – в
рабочий кабинет мистера Ли. Я хотел бы в общих чертах обрисовать вам
случившееся. Дело достаточно скверное.
Он провел обоих в маленькую комнатку слева от холла. В
центре ее стоял большой письменный стол, заваленный бумагами. Вдоль стен
выстроились книжные шкафы.
Полковник представил:
– Сагден, это Эркюль Пуаро, о котором вы, разумеется,
слыхали. Он случайно оказался в наших краях, у меня в гостях... Инспектор
Сагден. Знакомьтесь.
Пуаро поклонился и посмотрел на инспектора.
Перед ним стоял высокий, широкоплечий человек с выправкой
военного: у него был узкий длинный нос и большие, густые рыжеватые усы. Сагден
уставился на Эркюля Пуаро, а Эркюль Пуаро – на усы Сагдена.
– Разумеется, я уже слышал о вас, мистер Пуаро, – сказал инспектор.
– Вы несколько лет назад были здесь, в Англии, не правда ли? Расследовали дело
сэра Бартоломью Стренджа. Отравление никотином. Не в моем округе, но я,
конечно, слыхал об этом...
– Итак, Сагден, что здесь произошло? – перебил его
начальник. – Вы сказали, что дело совершенно ясное.
– Да, сэр, это убийство, без сомнения. В горле мистера Ли
резаная рана, причем задета шейная вена, как установил врач. Но вот кое-что в
этом деле не увязывается между собой... Обстоятельства таковы: сегодня в пять
часов вечера мне в Аддлсфилдское бюро полиции позвонил мистер Ли. Он казался
каким-то растерянным, просил меня зайти к нему в восемь часов вечера, а
дворецкому сказать, что я приходил собирать пожертвования на наше
благотворительное учреждение.
– Значит, он искал подходящую причину, чтобы заполучить вас
в дом?
– Так точно, сэр. Ну, вы знаете, мистер Ли – это столь
важная персона, что я, разумеется, пообещал прийти. Около восьми я был здесь,
сказав, что пришел собирать деньги на полицейский приют для сирот. Дворецкий
сообщил о моем приходе и затем провел меня в комнату мистера Ли на втором
этаже, которая расположена как раз над столовой.
Сагден сделал паузу, перевел дух и продолжил свое строго
официальное сообщение:
– Мистер Ли сидел в кресле у камина. Он был в шлафроке.
Мистер Ли предложил мне сесть к нему поближе и затем довольно неуверенно
сказал, что должен заявить мне о краже. Он, дескать, имеет основание
предполагать, что из его сейфа украдены алмазы – нешлифованные алмазы, уточнил
он, если я не ошибаюсь, стоимостью в несколько тысяч фунтов.
– Алмазы? – переспросил полковник.
– Так точно, сэр. Я задал ему несколько конкретных вопросов,
но он отвечал на них неуверенно, уклончиво. В конце концов он заявил: «Видите
ли, инспектор, я ведь могу и ошибаться». «Как это? – спросил я – Ведь алмазы
либо пропали, либо не пропали». Он на это сказал: «Алмазы пропали, но может
статься, что просто кто-то глупо пошутил». Я этого не понял. А он продолжал:
«Насколько я могу судить, только два человека могли взять их ради шутки. Но
если их взял другой, это кража... Я прошу вас, инспектор, прийти еще раз –
через час, или, скажем, в четверть десятого. Тогда я буду в состоянии со всей
определенностью сказать вам, обокрали меня или нет». Я пообещал ему заглянуть
попозже и ушел.
