Искать работу и увольняться.
Настя достала сигарету из лежащей на столе пачки и молча двинулась за Ракитиным. Он толкнул дверь и, как истинный джентльмен, посторонился, пропуская ее вперед.
Настя молчала и на Ракитина не смотрела, только в курилке вопросительно подняла на него глаза.
– Часто она так… бушует? – спросил он и затянулся сигаретным дымом.
– Да нет. В первый раз. – Настя покрутила зажженную сигарету.
Он подумал вдруг, что не хочет с ней расставаться, ему отчаянно захотелось провести с ней вечер. В ресторан сходить, например. Пить вино под негромкую музыку, шутить, рассказывать ей что-нибудь смешное. И чтобы она смеялась, а он, не стесняясь, на нее смотрел.
Она ждала, когда он заговорит, и дольше тянуть было нельзя.
– Я хочу вас проводить, – сказал он.
– Зачем?
– Не зачем. Почему, – решился Ракитин. Настя смотрела на него спокойно, и это его отчего-то разозлило. Нет, скорее обидело. – Настя, я прошу вас отнестись к моим словам серьезно. Вчера, когда вы шли к метро, за вами ехала машина.
– Ну и что?
– Она ехала медленно. Понимаете? Она ехала за вами.
– Чушь какая! Извините, – опомнилась она.
– Я бы тоже решил, что чушь, – согласился он. – Если бы не видел это собственными глазами.
– Там могло быть сколько угодно машин, – объяснила Настя, – и ехать они могли куда угодно. Но ко мне это не имеет отношения. За мной некому ехать.
– Это имеет отношение именно к вам.
– Да почему?
– Потому что, кроме вас, на улице никого не было. Никого. Только вы одна.
– Да нет, ерунда какая-то. Вы поэтому пошли меня провожать? – Этого спрашивать было нельзя ни в коем случае. Она ведет себя как идиотка. Конечно, поэтому. Почему же еще? Неужели влюбился в нее с первого взгляда?
– Не только. Мне просто захотелось вас проводить.
Она точно идиотка, поставила и его и себя в глупое положение. Теперь ему придется как-то выкручиваться, чтобы ее не обидеть.
– Я и сейчас вас провожу. Если позволите.
– Нет, Денис Геннадьевич, – Настя решительно потушила только что раскуренную сигарету. – Спасибо. У меня есть… друг, и ему это будет неприятно.
И этого говорить было нельзя. Получилось, что она расценивает его заботу как ухаживание.
– Я помню. – Он тоже наклонился над урной, туша окурок. – У меня хорошая память. У вас есть гражданский муж. Но я все-таки хотел бы вас проводить.
– Нет, – твердо отказалась она, – спасибо.
Ракитин посмотрел на захлопнувшуюся за ней дверь, зло стукнул кулаком по стене и воровато покосился на камеру. К счастью, она по-прежнему была выключена: он не вспомнил о ней и не распорядился привести ее в порядок.
Быстро сбежав по лестнице, он метнулся в свой кабинет, схватил плащ, наспех запер дверь и уже через несколько минут, выехав с автомобильной стоянки, пристроил машину рядом со входом в институтский двор.
Как и вчера, Настя медленно вышла из решетчатой калитки, постояла на трамвайной остановке, подождала немного и побрела в сторону метро мимо уже облетевших голых деревьев – подобия скверика.
Как и вчера, она была одна на безлюдной улице, только сегодня ни одна машина не тронулась за ней следом.
Ракитин хотел развернуться, но почему-то проехал вперед, остановился в двух шагах перед ней, перегнулся через сиденье, открыл дверь и позвал:
– Садитесь.
Она, помедлив мгновение, послушно залезла в машину и кивнула – спасибо.
До ее подъезда они ехали молча.
– Спасибо, – поблагодарила она, вылезая, и, не оглядываясь, скрылась за железной дверью.
Нужно было позвонить Боре, но звонить почему-то не хотелось.
В подъезде Насте неожиданно стало очень грустно. А вот новый зам вряд ли обиделся бы, если б его жена решила взять законный отпуск. И сам он едва ли стал бы проводить отпуск без нее. Без жены. Если, конечно, у него есть жена. Обручального кольца на руке у него нет. Впрочем, какое ей дело до нового зама и его жены?
Тут ей пришла в голову мысль настолько удивительная и неожиданная, что она замерла с ключом в руке. Как хорошо, что Бори нет дома, подумала Настя. Сейчас она отопрет дверь, найдет полузабытый детектив, поужинает, глядя в книжку, и не будет думать о том, как бы чем-то случайно не обидеть Борю. Она все последние годы боялась его обидеть, и сейчас ей стало за это стыдно.
Настя не только перед родными, она и перед собой делала вид, что у них с Борей – семья, а никакой семьи нет. Есть двое людей, живущих каждый своей жизнью, – Боря, считавший вполне допустимым просидеть весь отпуск с мамой на даче. И она, Настя, и ей сейчас очень хочется провести месяц дома, одной, без Бори и без опасений его обидеть. Настя отперла замок, вошла в прихожую и захлопнула за собой дверь.
Ракитин посидел, жалея, что он за рулем и даже в ресторан пойти не может, он бы сейчас с удовольствием выпил и поел нормально. Проехал по дорожке между домами и влился в неплотный поток машин.
Нужно поскорее и навсегда о Берсеньевой забыть. О ней и о ее «гражданском» муже.
Когда раздался звонок в дверь, Ракитин уже успел улечься на старом диване с только что купленным в киске у метро боевичком. Автора его Ракитин не знал и был уверен, что покупает очередную чушь, которую с трудом сможет осилить до конца, а потом положит на подоконник в надежде, что кто-нибудь, соблазнившись, возьмет почитать этот боевичок.
Как ни странно, незнакомый автор увлек его с первой же страницы, и Денису не хотелось принимать никаких гостей. Вернее, гостью. Без предварительного звонка к нему являлась только Лариса.
– Заходи, – посторонился он, впуская давнюю подругу.
– Привет, Ракитин, – она обняла его за шею и чмокнула в щеку. – Чем это пахнет?
Скинув плащ, она мгновенно ринулась на кухню и заглянула в стоящую на плите кастрюлю.
– Пельмени? Ну их, Дениска, пойдем в кабак. Пойдем, а?
– Не хочу, – отмахнулся Ракитин, успев удивиться, что совсем недавно мечтал поужинать именно в ресторане.
– Ну не хочешь, и не надо, – легко согласилась Лариса.
Она всегда легко соглашалась со всеми его нехитрыми желаниями. Наверное, поэтому их отношения и тянулись так долго, еще с девятого класса. То есть тогда ни о каких «отношениях» не могло быть и речи, просто с Лариской Шелеховой ему всегда было весело и легко. Она не была клинической дурой, какими он считал большинство своих одноклассниц, с ней не приходилось мучительно придумывать тему для разговора. С ней он мог потрепаться ни о чем или просто помолчать.
В школе их не считали «парой», и потом, в институте, тоже не считали, но и совсем чужими их назвать было нельзя.
