— Кажется, я что-то отыскала.
— Когда мне заехать — прямо сейчас или после того, как разберусь с Саттоном?
— Лучше после, мне тут еще надо немного порезвиться. К тому же ты сможешь меня просветить насчет нашей неуловимой Кэсси.
— Эрин! — не выдержал Брум.
— Ну?
— Ты сказала «порезвиться»…
— Уймись, Брум, — простонала Эрин. — Тебе сколько лет, не забыл?
— Раньше тебя такие словечки заводили.
— Мало ли что меня раньше заводило. — В голосе Эрин послышалась едва уловимая грусть. — Когда это было?
Вернее не скажешь.
— Ладно, Эрин, до скорого.
Брум отбросил в сторону мысли о своей бывшей и нажал на акселератор. Уже через несколько минут он стучал в стеклянную дверь.
— Открыто! — послышался хриплый голос.
Брум открыл дверь и переступил порог. Гарри Саттон напоминал любимого студентами, придавленного жизнью университетского профессора. Когда Брум вошел, в комнате стало жутко тесно. Кроме них двоих, в офисе никого не было.
— Рад видеть вас, детектив.
— Где Кэсси?
— Присаживайтесь.
Брум опустился на стул.
— Где Кэсси?
— Сейчас ее здесь нет.
— Это я и сам вижу.
— Ну да, вы же опытный детектив.
— Слушайте, Гарри, я не в остроумии сюда пришел упражняться. Можете объяснить мне, что происходит?
— Она поблизости. И хочет поговорить с вами. Но выдвигает некие условия.
— Я весь внимание. — Брум расправил плечи.
— Прежде всего разговор неофициальный, не для протокола.
— Не для протокола? Слушайте, Гарри, я что, по-вашему, газетчик?
— Отнюдь. По-моему, вы хороший детектив, оказавшийся в весьма затруднительном положении. Не для протокола — это не для протокола, вот и все. Вы ничего не записываете. Не заносите в дело. Для всех окружающих вашего разговора не было.
Брум задумался.
— А что, если я скажу нет?
Гарри Саттон встал и протянул руку:
— Рад был повидаться, детектив. Всего хорошего.
— Ладно, ладно, к чему этот театр?
— Ни к чему, — согласился Гарри, широко улыбаясь, — но если представилась возможность, отчего бы не поиграть?
— Хорошо, не для протокола. Давайте ее сюда.
— Сначала еще несколько условий.
Брум выжидательно посмотрел на Саттона.
— Это будет ваша единственная встреча. Кэсси поговорит с вами здесь, у меня в кабинете. Она по возможности ответит на все ваши вопросы в моем присутствии. А затем снова исчезнет. Вы дадите ей возможность спокойно уйти. Вы не будете пытаться узнать ее новое имя и, что еще важнее, не будете искать новых встреч с ней.
— И вы готовы просто поверить мне на слово?
— Да.
— Ясно. — Брум помолчал и поудобнее уселся на стуле. — А если выяснится, что она виновна в убийстве?
— Не выяснится.
— И все же?
— Тем хуже для вас. Как только вы поговорите, она уйдет. И вы больше не увидитесь.
— А что, если в результате дальнейшего расследования всплывет что-то, о чем мне надо будет спросить именно ее?
— Ответ прежний: тем хуже для вас.
— И с вами мне тоже нельзя будет повидаться?
— Со мной можно. И чем смогу, помогу. Но она таких обязательств на себя не берет.
Брум хотел бы поспорить, но у него не имелось решительно никаких козырей на руках. К тому же он был из тех, кто предпочитает синицу в руках журавлю в небе. Еще вчера у него не было ни малейшей ниточки, ведущей к Кэсси. А сегодня если он не заупрямится, то поговорит с ней.
— Ладно, — сказал Брум, — условия приняты.
— Отлично. — Гарри потянулся к сотовому. — Кэсси, все в порядке. Ждем тебя.
Заместителю начальника полиции Голдбергу было теперь на все наплевать.
Через год он выйдет в отставку и получит максимальную пенсию, но этого будет мало. Атлантик-Сити — это выгребная яма, но яма дорогая. Алименты зашкаливают. Его нынешняя пассия, Мелинда, двадцативосьмилетняя порнозвезда (в порнофильмах, заметил Голдберг, всегда не «актрисы», а только «звезды»), высасывала его до дна (во всех смыслах). Но она того стоила.
В общем, Голдберг был копом-оборотнем и никаких угрызений совести при этом не испытывал. Наоборот — полностью себя оправдывал.
Например: плохие парни подобны всяким мифологическим бестиям, у которых, если отрубить одну голову, вырастают две новые. Или еще лучше: дьявол, которого ты знаешь — которого можешь держать в руках, который не обидит хороших людей и который подкинет тебе доллар-другой, — лучше дьявола, которого ты не знаешь. А можно и так: очищать город от грязи — это то же самое, что вычерпывать воду из океана столовой ложкой. Да таких оправданий у Голд-берга имелись миллионы.
Ну а в данном случае все еще проще: малый, который подкидывал ему Бенов Франклинов и Джорджей Вашингтонов, пребывал, по крайней мере по виду, там же, где ангелы.
Так что же его останавливало?
Голдберг набрал номер. Ответ последовал после третьего гудка.
— Добрый день, мистер Голдберг!
Вот она, первая причина, заставлявшая его колебаться: ему очень не нравился голос собеседника. Обладатель голоса — явно человек совсем молодой, безукоризненно вежливый, — говорил внятно, четко расставлял ударения, словно проходил пробу на роль в каком-нибудь ретромюзикле. От этого голоса Голдбергу становилось не по себе. Но дело было не только в этом.
Разные слухи ходили. О жестокости и садизме этого типа и его сообщника (или сообщницы) рассказывали такое, что зрелые мужчины — здоровые, крепкие, побитые жизнью, многое на свете перевидавшие — долго не могли заснуть ночью и невольно подтягивали одеяло повыше.
— Да, это я, — откашлялся Голдберг. — Привет.
Даже если эти слухи были преувеличены и верны только на четверть, все равно Голдберг в свое время вляпался в историю, иметь отношение к которой ему совсем не хотелось бы. Но теперь что говорить? Лучше просто взять деньги и держать рот на замке. Да и был ли у него выбор? Если попробовать выйти из дела и вернуть деньги, это может не понравиться собеседнику на другом конце провода.
— Чем могу быть полезен, мистер Голдберг? — В трубке послышался какой-то шум, от которого у Голд-берга кровь в жилах застыла.
— Это еще что там такое?
— Да не волнуйтесь вы, мистер Голдберг. Итак, зачем я вам понадобился?
— Кажется, у меня появился еще один след.
