Всякий раз, оказываясь здесь, он не мог не думать: «А ведь это мог быть я». Отсюда следует как будто, что Бруму должно было постоянно не хватать этой женщины. Так оно и было, но только отчасти. Ибо самым непосредственным и самым сильным его чувством было облегчение: какое счастье, какая невероятная удача, что удалось ускользнуть от судьбы. Но с другой стороны, стоило ему посмотреть на Эрин, как это чув-ство мгновенно рассеивалось.
Много лет назад они с Эрин начинали как напарники-патрульные. Они сразу же влюбились друг в друга и поженились. Это привело к переменам на работе — мужу и жене в одной патрульной машине ездить не полагалось — и стало началом всех бед. Брак, даже при их взаимной любви, обернулся чистой катастрофой. Так порой бывает. В иных случаях брак укрепляет взаимоотношения. Но порой он их разрушает.
Брум постучал в дверь. Открыл ее Шеймус, четырехлетний сын Эрин. Изо рта у него торчал леденец, от которого покраснели и губы, и зубы. Мальчик был полной копией отца, и Брума это отчего-то задевало.
— Привет, дядя Брум.
Даже дети называли его по фамилии.
— Привет, малыш. Мама дома?
— Я на кухне! — крикнула Эрин.
После развода они с Брумом снова попросились работать вместе. Не сразу, но разрешение им дали. Равновесие восстановилось — по крайней мере в их понимании. Но этих двоих по-прежнему тянуло друг к другу. Даже заводя время от времени новые романы, Брум и Эрин продолжали тайком встречаться. Это продолжалось довольно долго. Слишком долго. Они пытались положить конец своим отношениям, но когда часами остаешься рядом, то плоть, как говорится, оказывается слаба. Даже когда на горизонте появился Шон и даже когда у них с Эрин дело пошло к браку, связь продолжалась. Оборвалась она, когда новобрачные сказали у алтаря друг другу «да».
Однако и теперь, по прошествии стольких лет, чув-ство до конца не угасло, просто ушло на глубину. В прошлом году, проработав в полиции четверть века, но полного срока не выслужив, мать двоих детей Эрин вышла в отставку. Правда, раз в неделю она все еще ходила на работу, выполняя административные обязанности. Брум оставался частью ее жизни. Он приходил за советом. Или попросить помощи в расследовании. А еще он приходил к Эрин, потому что, хотя в судьбе ее все явно изменилось и в браке она была счаст-лива, а он свой лучший шанс на истинное счастье самым бездарным образом упустил, сам он по-прежнему влюблен в нее.
Заставка на ее компьютере представляла собой семейное фото: Эрин, Шон, двое детей и собака на фоне рождественской елки. Брум старался не отворачиваться.
— Как прошла встреча с Кэсси? — осведомилась Эрин.
— Странно.
— А подробнее можно?
— Можно.
На Эрин была ярко-зеленая мужская спортивная рубашка и розовая юбка выше колен. У Эрин всегда были потрясающие ноги. Она посмотрела на него издавна знакомым взглядом; он постарался сделать вид, что ему все равно. Эрин счастлива. Она — мать, она влюблена в Шона. А он, Брум, стал частью прошлого, человеком, который ей небезразличен, которого она по-своему до сих пор любит, но о котором по ночам она больше не думает.
Отчасти он был этому рад. Но если честно — серд-це кровью обливалось.
Дослушав рассказ о встрече с Кэсси, Эрин спросила:
— Ну и что ты обо всем этом думаешь?
— Даже не знаю.
— Вообще никаких идей?
Брум помолчал, прежде чем сказать:
— Она говорила правду, но вряд ли всю. Надо разобраться. — Движением подбородка он указал на ноутбук. — А ты что накопала?
Эрин широко улыбнулась, из чего явствовало, что находка есть, и серьезная.
— Тут записи с камеры видеонаблюдений в «Ла Крем».
— Ну и что там?
— Я внимательно просмотрела их.
Эрин защелкала клавишами. Рождественская картинка семьи Андерсон, слава Богу, исчезла, и на ее месте показался видеокадр. Эрин нажала очередную клавишу. Изображение ожило. Прошло секунды две, и Брум увидел, как из клуба, пошатываясь, вышли несколько явно подвыпивших мужчин.
— Карлтон Флинн на этих записях есть? — спросил Брум.
— Нет.
— Тогда что тут интересного?
— А ты присмотрись, — улыбнулась Эрин. — Что видишь на экране?
— Компанию пьяных идиотов, выходящих из стрип-клуба.
— А если повнимательнее посмотреть?
Брум, вздохнув, прищурился. Эрин снова взялась за клавиши. Еще одна подвыпившая компания. И еще. И еще. На сей раз из клуба вышла парочка, эти двое тоже явно на бровях. Женщина вдруг остановилась, повернулась к мужчине, схватилась за бусы, висевшие у него на шее, и впилась ему в губы.
Бруму все это начало надоедать. Он собрался уж спросить у Эрин, а что тут, собственно, такого уж интересного, как что-то его остановило. Что-то вроде срослось.
— А ну-ка, давай назад.
Не переставая улыбаться, Эрин вернулась к предыдущему кадру. Брум снова прищурился. И на этих пьянчугах тоже бусы. Еще шаг назад — снова та же картина. Брум вспомнил, как ему самому приходилось работать с видеозаписями. Повсюду выпивка. Повсюду застолье.
И повсюду бусы.
— Марди-Гра.
[4]
— В точку, — кивнула Эрин. — А на какое число пришелся Марди-Гра в этом году?
— На восемнадцатое февраля.
— Ну и чтобы дополнительное очко заработать, не вспомнишь, когда тот же праздник отмечали семнадцать лет назад?
— Каждый год Марди-Гра празднуют по разным числам. Накануне «Пепельной среды», за сорок семь дней до Пасхи.
— Я прошлась по твоему списку. Возьмем, скажем, Грега Вагмана. Он исчез три года назад, четвертого марта…
— Почти в день Марди-Гра?
— И с остальными, — кивнула Эрин, — более или менее то же самое. Я говорю «более или менее», поскольку в иных случаях об исчезновении заявляли позднее — на несколько дней или даже недель, — но никто не исчезал до Марди-Гра. Я не утверждаю, что могу доказать, будто они исчезли в этот самый день или на следующий, после полуночи, но, в общем, все укладывается в эту твою скромную славную версию.
— Стало быть, дело не в каком-то конкретном дне месяца, — заметил Брум.
— Выходит, нет.
— Таким образом, с чем бы мы ни имели дело, а с чем именно, мы пока не знаем — с убийством, бег-ством, да с чем угодно, — с чем бы ни имели дела…
— …все начинается на Марди-Гра, — договорила Эрин.
У Брума зазвонил сотовый. Он посмотрел на экран — из участка.
— Да?
— Детектив Брум?
