— О господи…
— Есть девочка по имени Эмилия?
— Да… есть Эмилия Ларссон, она уехала из Бригиттагордена… Вот фотография… Руки порезаны от запястий до локтевого сгиба… Он, видимо, резал ей руки и не давал позвать на помощь, заблокировал дверь и смотрел, как она истекает кровью.
Йона вышел из дома и сел в машину. Мир снова показал свою темную сторону; человеческое горе налетело словно порыв ледяного ветра.
Комиссар посмотрел на прекрасные деревья за окном, глубоко вздохнул и подумал, что полиция должна охотиться за Даниелем, пока он не попадется.
Проезжая по Е 4, Йона позвонил координатору группы в Дуведе; тот рассказал, что посты на дорогах оставят еще на два часа, но что руководитель группы захвата больше не рассчитывает на то, что Грима задержат на каком-нибудь из них.
Йона думал о коробке с фотографиями девочек, которых выбирал Даниель. Вероятно, он питал к ним какую-то детскую любовь.
Среди фотокарточек были сердечки, цветы, конфеты и записочки.
Его маленькая коллекция казалась розовой, светлой, но в действительности оборачивалась кошмаром.
Девочек в детских домах и интернатах сажали в изолятор, может быть, пороли ремнем и накачивали лекарствами — и тут появлялся он со своей дружбой.
Поговорить они могли только с ним.
Никто не слушал их, они никому не были нужны.
Грим выбирал девочек, склонных к аутодеструктивному поведению и с огромным количеством суицидальных попыток в прошлом. От таких девочек отступались все близкие, на них и так уже смотрели как на покойниц.
Миранда оказалась исключением. Ее он убил на месте, впав в панику. Возможно, само убийство объяснялось тем, что девочка решила, будто забеременела.
Йона перебирал в уме имена девочек, которые отследила Анья. Полиция сможет предъявить Гриму обвинение в целой череде убийств. Наконец-то эти давно прекращенные дела раскроют и справедливость восторжествует — хоть как-то.
Глава 174
О жене Торкеля Экхольма напоминали и занавески, и ручная вышивка затертой скатерти. Но вывязанная крючком кайма занавесок успела посереть от грязи, а штаны самого Торкелля вытерлись на коленях.
Старый полицейский достал из таблетницы свои таблетки и, опираясь на роллатор, медленно проковылял к кухонному диванчику.
На стене с тягостным скрежетом тикали часы. Перед Флорой лежали записи Торкеля, вырезка из газетной статьи, где писали о несчастном случае, и короткий некролог.
Старик рассказывал Флоре все, что помнил о «деревянном бароне» Ронне, об усадьбе, где жила семья, об их лесоводческом хозяйстве и лугах, о том, как они, бездетные, стали приемными родителями Флоры и Даниеля. Рассказал, как дочку управляющего, Ильву, нашли мертвой возле колокольни, и о странном молчании, которым была окружена эта смерть.
— Я так мало видела, — сказала Флора. — Я и не думала, что это воспоминания. Решила, что девочка мне просто привиделась…
Флора думала, что сходит с ума из-за того, что слышала об убийствах в Бригиттагордене. Она без конца думала о том, что там произошло, о девочке, которая закрывала лицо руками. Эта девочка снилась ей, всюду мерещилась.
— Но ты была там, — сказал старик.
— Я пыталась рассказать, что сделал Даниель, но все только разозлились… Отец позвал меня в свою контору и сказал, что все лжецы будут гореть в огненном озере.
— И все-таки я дождался своего свидетеля, — спокойно произнес старый полицейский.
Флора помнила, как испугалась, что сгорит, что ее платье и волосы заполыхают прямо на ней. Она поверила тогда, что все ее тело почернеет и иссохнет, как полено в печи. Она сгорит, если и дальше будет рассказывать про Даниеля.
Торкель медленно смахнул рукой крошки со стола и спросил:
— Так что случилось с той девочкой?
— Ильва нравилась Даниелю… Он всегда старался взять ее за руку, отдавал ей малину…
Флора замолчала; обрывки воспоминаний всплыли в мозгу — странно желтые, светящиеся, словно готовые вспыхнуть.
— Мы играли в «не подглядывай!», — снова заговорила она. — Когда Ильва закрыла глаза, он поцеловал ее в губы… Она открыла глаза и засмеялась, сказала, что теперь она беременна. Я тоже стала смеяться, а Даниель… он сказал, что нам нельзя было подсматривать… И мне показалось, что у него какой-то странный голос. Я подсматривала сквозь пальцы, как обычно. Ильва закрыла лицо руками, у нее был такой радостный вид, а я увидела, как Даниель подобрал камень с земли и стал бить ее этим камнем…
Торкель тяжело вздохнул и прилег на узкий диванчик:
— Я иногда вижу Даниеля. Время от времени он приезжает навестить Ронне…
Когда старик заснул, Флора тихо сняла со стены ружье и вышла из дома.
Глава 175
Флора шла по узкой аллее к усадьбе Ронне, держа в руках тяжелое оружие. В пожелтевших кронах деревьев сидели черные птицы.
Ей казалось, что рядом с ней идет Ильва. Флора вспомнила, как они бегали по угодьям Ронне и Даниель бегал вместе с ними.
Флоре тогда казалось, что ей снится сон. Им разрешили войти в прекрасный дом, где у каждого была своя спальня, где были обои в цветочек. Теперь Флора вспоминала. Воспоминания поднимались из глубины, они были похоронены в черной земле, но теперь встали перед ней.
Старый булыжный двор — все тот же. На дорожке, ведущей к гаражу, стоят блестящие автомобили. Флора поднялась по широкой лестнице, открыла дверь и вошла.
Так странно было ходить по знакомому дому с заряженным ружьем в руках.
Просто пройти под огромной хрустальной люстрой, по темным персидским коврам.
Флора пока оставалась незамеченной; из столовой доносились приглушенные голоса.
Она прошла через анфиладу из четырех салонов и в отдалении увидела их. Они сидели за столом.
Флора перехватила ружье поудобнее, положила дуло на сгиб локтя, обхватила приклад и положила палец на спусковой крючок.
Вот сидит ее прежняя семья — обедает, переговаривается и даже не смотрит в ее сторону.
Свежие букеты стоят в оконных нишах.
Краем глаза Флора уловила движение и резко повернулась с оружием на изготовку. Оказалось, что это ее собственное отражение в зеркале. Там стояла она, в гигантском зеркале от пола до потолка, и целилась в себя. Лицо было почти серым, взгляд — грубый, дикий.
С нацеленным вперед ружьем Флора прошла через последний салон и вошла в столовую.
Стол украшали маленькие снопы пшеницы, кисти винограда, сливы, вишня.
Флора вспомнила: День благодарения.
У худощавой женщины, которая была когда-то ее матерью, был жалкий вид.
