— Ну, тогда все ясно! — воскликнул Уоллес. — Лорни остался в Килбурне и гоняет сейчас по трассе. Так сказать, снимает напряжение.
Айрин шумно выдохнула:
— После такого заезда — еще гонять по трассе? Да он железный, что ли?
— Не думаю. Железо шестикратных перегрузок не выдерживает. Поверь, Айрин: он там. И если хочешь его расколоть, поезжай туда сейчас. Парень очень умен и очень непрост, и если ты дашь ему время прийти в себя после сегодняшней встряски, он закроется наглухо.
— Поняла. Сейчас половина седьмого. Учитывая возможные пробки, к восьми буду в Килбурне. А он еще не уедет?
— Уверен: не уедет.
— Верю. Ладно, спасибо, Уолли. Пока.
Глава 24
«Черный жемчуг»
Эксперт оказался прав. Айрин пришлось еще минут пятнадцать стоять возле ограждения пит-лейна, вызывая сердитые взгляды и шипение охраны, пока оранжевый болид Лоринга не вкатил под козырек боксов. Комиссар, правда, спрашивала у охранников, нельзя ли связаться с гонщиком по рации и сообщить, что его ждут. Но ответ, как она и ожидала, был отрицательный:
— Мы же только дежурные. И передатчиков у нас нет. Да Лорни и не включил, верно, передатчик в шлеме: кроме нас с ним, тут уже не осталось никого. А руками ему махать бессмысленно: на такой скорости он не увидит. Разве что махнуть красным флагом, но флаги — только у комиссаров, нам их не выдают.
Когда машина развернулась во внешнем боксе и встала, Айрин, не спрашивая разрешения, перескочила барьер ограждения и подошла к болиду.
— Привет, комиссар! — Даниэль поднял забрало шлема и, аккуратно вытащив руль, вынырнул из машины. — Кажется, правду говорят, что вас все боятся? Впервые вижу, чтобы наши охранники позволили кому бы то ни было подойти к боксам, да еще забраться за барьер!
— Лорни, но что же было делать? — крикнул, оправдываясь, один из дежурных. — Что верно, то верно: эта дамочка и застрелит — все говорят…
Айрин засмеялась:
— Какие обо мне ходят легенды! Неужто это болтают именно те, кого я застрелила? Лоринг, мне бы надо с вами еще разок поговорить. Вы как — в состоянии?
Даниэль снял шлем, стащил подшлемник и провел ладонью по влажным от пота волосам.
— Если вы о самочувствии, то я в отличной форме. Но сперва — в душ. Можете меня подождать в холле. Или… Эй, на что это вы так смотрите?
Взгляд Айрин, казалось, прирос к гонщику, но она смотрела не в его лицо, все еще бледное, однако уже не такое изнуренное, как утром. Глаза комиссара опустились ниже и скользнули по плечу Даниэля.
— Послушайте… Вы сегодня были в этом комбинезоне?
Даниэль поднял брови:
— На заезде-то? Нет: это — вчерашний, тот, что с квалификации. На заезд я всегда надеваю новый. Привожу их по три комплекта к каждому Гран-при. Утренний был внутри мокрый, как мочалка. Как бы я его надел? А что?
— Все три комбинезона у вас одинаковые? — быстро спросила комиссар Тауэрс. — Совершенно одинаковые? Да?
— Конечно, — гонщик не понимал, к чему она клонит.
— И вот эти эмблемы — тоже одинаковые на всех комбинезонах? Скажем, «Филипп Моррис»?
Даниэль нахмурился:
— Да реклама-то какое имеет отношение к вашему расследованию, комиссар? Эти сигареты мы уже несколько лет рекламируем. На болидах ведь написано то же самое.
— А вот это?
Айрин вдруг резко взяла Даниэля за локоть, большим пальцем прижав белый прямоугольник, нашитый на левый рукав комбинезона выше локтя.
— Это? «Ланком». Реклама французской парфюмерии. В этом году «Ларосса» подписала с ними договор.
— Значит, в прошлом году на ваших комбинезонах такой надписи не было?
Молодой человек перехватил взгляд Тауэрс, и на его щеках мгновенно выступил румянец. Однако так же быстро угас.
— Слушайте, я ни о чем не буду говорить, пока не вымоюсь и не переоденусь. Разве что вы пришли меня арестовать. Но в этом случае я вообще буду отвечать только при моем адвокате. А его придется вызывать из Дюссельдорфа.
«Уолли прав! — подумала Айрин. — Этот закроется наглухо. Ну ничего, ничего! Все равно я тебя поймала!»
— Лоринг, я не могу вас арестовать, — возразила она. — Вас совершенно не за что арестовывать. Идите, мойтесь на здоровье, я подожду. Но поговорить нам нужно.
Потом ей пришло в голову, что Даниэль решил показать характер и уехал: уже минут двадцать она сидела в холле, листая красочные технические журналы, а его все не было. Но вот на узкой ажурной лесенке, ведущей в раздевалки гонщиков, послышались шаги. Лоринг в коричневых джинсах и серой навыпуск рубашке, с аккуратно причесанными мокрыми волосами, спустился в холл и подошел к комиссару.
— Ну что? — в его голосе не было никакого вызова, только усталость. — Сегодня — вечер после заезда. Единственный, когда я могу позволить себе пару коктейлей. Не составите компанию?
Она встала:
— Пожалуй!
Бар в Килбурне был всего один. (Две скромные пивные и уличное кафе, само собою, в счет не шли). Комфортабельное питейное заведение соорудили непосредственно при гоночном городке. Поскольку «Ларосса» предоставляла свою трассу не только для состязаний в классах «Фортуна», «Фортуна-литтл» и «Фортуна-миттель», но и для соревнований обычных гоночных машин, и для юниорских первенств, то городок (а стало быть, и бар) бывали посещаемы достаточно часто. В дни, когда соревнований не проходило, сюда — понятное дело — приходили лишь редкие завсегдатаи из местных, и карта вин заодно с меню дешевела будто по волшебству. Но в гоночные дни, до вечера и даже до ночи, покуда хотя бы кто-то из съехавшихся в Килбурн болельщиков еще мог оставаться здесь и соблазниться мерцающей вывеской бара, — вино, виски, ром, пиво, коктейли, всевозможные закуски, от самых простых до самых изысканных, — все это предлагалось по суперстоличным ценам. А когда не просто гонки, но именно ее величество «Фортуна» собирала в маленький Килбурн сто пятьдесят тысяч зрителей, цены взвивались до космических высот, и это никого не удивляло. В такие дни местные жители даже не подходили к бару (тем более что им было некогда. Мало кто из аборигенов не промышлял при «Фортуне»: кто продавал сувениры, кто — цветные фотографии гонщиков, иногда — с лихо подделанными автографами. Иные специально к заездам выращивали побольше цветов: всяко раскупят — не для кумиров-пилотов, так для своих дам!).
В восемь часов вечера бар оказался пуст. Просторное помещение, выполненное в современном стиле, тем не менее не раздражало безвкусицей. Столики на двоих и на троих, с углублениями посредине, и в этих углублениях — мерцающие зеленоватые лампочки. Столешницы из настоящего мрамора, хотя и прихотливой, не классической формы; стулья из бамбука, с сиденьями под крокодиловую кожу. Пол — матовое зеркало. С высоченного потолка свисают сплетения не то змей, не то лиан, и по ним волнами переливается пульсирующий свет. Живые пальмы в кадках, умело имитирующих куски гигантского бамбука, на фоне огромной стеклянной стены, за которой — настоящий закат над настоящим зеленым, уютным городком. Конечно, роскошная барная стойка, и там — упругий мускулистый бармен лет сорока. (Разве в спортивном баре смотрелся бы другой?) Даже музыка звучала не оглушающе-муторно-наглая, как везде, но красивая.
