На тонких губах комиссара мелькнула улыбка:
— Мистер Мортеле, я, сколько себя помню, смотрю заезды «Фортуны». Даже иногда ходила на них, если выкраивала время. Представьте, я — любитель автогонок. Так что не переводите мне ваши термины. Скажите, чем вы можете объяснить поступок Висконти?
— Ничем. Ему нет объяснения. По крайней мере, пока не откроются какие-либо новые обстоятельства.
— Когда-нибудь раньше он нарушал правила подобным образом?
— Подобным? — директор «Лароссы» с трудом сохранил обычный тембр голоса. — Да как бы в таком случае он мог остаться на своей должности?! Джанкарло их вообще не нарушал. Это был удивительно дисциплинированный человек. Ему… ему исполнилось тридцать девять лет, и семь из них он работал у нас механиком. И я всегда был им доволен. Думаю, мистер Гастингс подтвердит мои слова.
— Так, — кивнула Айрин Тауэрс, кажется — удовлетворенная ответом. — В заезде от каждой команды участвуют два гонщика. На чьем болиде Висконти выехал из боксов?
— Даниэля Лоринга.
Обоим мужчинам показалось, что комиссар слегка нахмурилась. Но следующий вопрос она задала тем же невозмутимым тоном:
— А в какой момент произошел взрыв? На каком участке трассы — это мы сейчас посмотрим (думаю, наш эксперт уже там). Но меня интересует сложность прохождения этого участка и, хотя бы приблизительно, — скорость, с которой шла машина.
Директора переглянулись, и в разговор вступил Грэм Гастингс:
— Болид взорвался вот здесь, — он развернул заранее приготовленную рабочую карту трассы и, уложив на капот стоявшего рядом транспортера, указал нужное место. — Это — первый поворот, он находится всего в четырехстах метрах от стартовой решетки. Поворот настолько простой, что в этом месте даже решились сделать облегченные барьеры безопасности — чтобы расширить полосу гравия. Высота их стандартная — около полутора метров, но в толщину они гораздо меньше обычных. Передняя часть болида ударилась о барьер с такой силой, что частично его разнесла. Ну а скорости я определить не могу: приборы включены не были, охранники собственно взрыва не видели — только сноп огня и взлетевшие обломки. Говорят, выехав с пит-лейна, Джанни… механик Висконти сразу пошел на ускорение. Он в прошлом — тоже гонщик. До класса «Фортуна» не добирался никогда, гонял на легковых автомобилях. Но, разумеется, умел пилотировать болид. Конечно — в простых условиях.
Айрин Тауэрс пристально взглянула на технического директора.
— Мистер Гастингс, вас ведь называют «дирижер гонки» или еще «дирижер трассы»?
Вопрос был неожиданным, но он немного снял напряжение. Гастингс невольно улыбнулся.
— Гонщики называют, да. И не только меня. Другие технические директора тоже работают такими «дирижерами». Я выхожу в эфир, чтобы руководить пилотом на трассе. Сообщать ему, где соперники, на каком он круге, чтобы вызвать на пит-стоп. Чисто техническая работа. Но саму тактику гонки перед заездом тоже отрабатываю я. Вместе с гонщиком, конечно.
— А по образованию вы инженер?
— Инженер-конструктор. А что?
Комиссар продолжала снизу вверх (она была почти на голову ниже рослого Гастингса) смотреть ему в глаза:
— Я хочу, чтобы вы высказали свои предположения о причинах взрыва, пускай даже самые странные и невозможные. У вас они наверняка есть.
Технический директор чуть прикусил губу. Вот она — хватка: ослабила его внимание неожиданным нейтральным вопросом и тут же — цап! Так ведь и попадешься! Скажешь что-нибудь о всяких там технических новшествах, которые у инженеров пока вызывают сомнения. Или о пробах нового смазочного масла. Все это взрывом уж никак не грозило, однако полиции только дай возможность заподозрить причину. А конкурентам только дай узнать, что ты нарушаешь правила безопасности!
— Знаете, — он пожал плечами, — в голову лезет всякое. Но все из области фантастики. Например — что Висконти вез кому-то в подарок бомбу, случайно сунул ее в карман комбинезона, а потом случайно по ней стукнул. Шучу, конечно! Никаких серьезных предположений нет. С точки зрения техники безопасности болид был безупречен. Лоринг отъездил на нем почти две трети сезона — двенадцать заездов позади. Вчера он на этой машине прошел квалификацию. Не очень, правда, удачно. У Лорни это бывает. Но дело не в технической неисправности машины — разве что в настройках… Ну, болид как бы подгоняют под стиль, манеру и особенности вождения каждого пилота, под особенности трассы…
— Простите, мистер Гастингс, в этом я тоже немного разбираюсь, — на сей раз комиссар прервала ответ достаточно жестко, словно показывая, что разгадала уловку, — нет, профессиональной болтовней ее не проведешь. — Я знаю, что такое настройки. И не о том вас спрашиваю. Кто-нибудь мог проникнуть вчера, после квалификации, в ваши боксы и что-нибудь сделать с машиной Лоринга?
— Никто не мог, — твердо вмешался Мортеле. — Охрана у нас своя, и она надежна. Конечно, в боксах охранники не сидят, но мимо них пройти надо. Да ведь имеются еще камеры видеонаблюдения — можно просмотреть записи.
— Я уже послала за ними, — кивнула Тауэрс. — Мистер Мортеле, а как считаете вы: что случилось? Несостоявшееся покушение на Даниэля Лоринга?
Директор «Лароссы» мгновение колебался:
— Если взрыв — не случайность, какая бывает раз в сто лет, тогда… Ну, разумеется, это покушение не на Джанкарло Висконти! Даже будь у него такие серьезные враги, никто и предположить не мог, что его понесет этим утром кататься на болиде Лорни!
— Понятно. И последнее. Пока — последнее. Где можно увидеть мистера Лоринга?
Эдуар Мортеле бросил взгляд через плечо комиссара:
— Да вот он. Я позвонил ему и просил приехать быстрее. Но что-то он уже очень быстро. Дени! Мы здесь!
И директор с преувеличенной энергией замахал руками над головой.
Глава 4
Рыжий Король
Айрин Тауэрс раз сто видела Даниэля Лоринга на экране телевизора. Она по-прежнему, когда удавалось вырвать время (хотя его далеко не всегда удавалось вырывать), с удовольствием смотрела заезды «Фортуны». Эта страстная, мощная, истинно мужская схватка находила отклик в ее душе, позволяя снять напряжение от работы и вызывая трепет, какого она не испытывала ни разу, когда сражалась и рисковала сама. Особенно невероятно выглядел длинный изогнутый клинок трассы, с чудовищной скоростью несущийся навстречу пилоту. Это происходило всякий раз, когда оператор включал камеру, установленную на одном из болидов, почти над головой гонщика. В такие моменты была видна лишь верхняя часть шлема и руки в больших перчатках, сжимающие руль, который, казалось, пытался вырваться: с таким видимым усилием пилоту приходилось сдерживать сумасшедшую мощь летящей по трассе машины. А впереди виднелся остро выступающий нос болида, хищно нацеленный в стремительно одолеваемое машиной пространство.
В такие мгновения только цвет — шлема, перчаток, переднего сполера
[4]
, да еще комментарий ведущего позволяли понять, кого из гонщиков показывает оператор. Правда, когда он показывал Даниэля Лоринга, это можно было определить сразу — даже на черно-белом экране. (Однажды, после задержания крупной заезжей банды, Айрин смотрела такие нецветные гонки — в крошечном телевизоре полицейской машины, на которой ее подвозили домой, в Лондон.) Лоринг как-то по-особому держал руль: не то чтобы тверже других, но надежнее — будто знал, как именно взять его, чтобы не заставить машину сопротивляться. У него руль не рвался из рук, болид работал вместе с пилотом, как продолжение его существа. Это было непостижимо и восхищало, чуть ли не больше, чем все зрелище гонки.
