— Неужели Хайни? — ахнул Даниэль.
— Ни в коем случае. Вы же говорили ему, что я из полиции, и он сообщил бы об этом Барни. По словам Кита, осведомитель сказал: «Лорни притащился в бар с телкой». Так что это — как раз тот молодой человек, который нас встретил у входа. Кстати, я заподозрила его с самого начала, потому что он сбежал из зала, а не попытался вмешаться в драку, что было его прямой обязанностью. Сегодня его должны были задержать, но я с ним еще не беседовала. Думаю, расколется на первом же допросе.
Некоторое время она молчала, допивая остывший кофе. Даниэль поставил пустую чашку на столик и тоже молчал.
За окнами особняка опустился неяркий летний вечер. С лужайки тянуло густым запахом свежесостриженной травы. Слышно было, как Сэм за что-то выговаривает Рексу, а щенок возмущенно тявкает, пытаясь переспорить охранника. Далеко-далеко прогудел, промчавшись стремглав, скоростной поезд, и опять городок стих, неторопливо засыпая.
— И что вы намерены делать? — поднял голову Даниэль. — Хотите привлечь Стерна к суду? Но это же смешно!
— Если я этого не сделаю, он предпримет другую попытку. Засудить его не удастся, но огласка помешает ему действовать дальше. Огласка и скандал. Едва ли партнерам по «Скид-корпорейшн» приятно будет узнать, что один из держателей акций влез в откровенную уголовщину.
— А вы подумали о Кнуте? — спросил Лоринг. — Каково ему будет услышать, что он стал шахматной фигурой в такой грязной игре? Грязной и кровавой.
Айрин пожала плечами:
— Он, судя по всему, совершенно ни при чем, так что пострадать не должен. А уж до его чувств мне, простите, нет особого дела. Я — полицейский.
— Но есть же вам дело до моих чувств!
— Да. Но вы — это вы. Вы никогда бы не приняли участие в коллективной травле человека, никогда бы не голосовали вместе с ними.
Он хмыкнул.
— Вас заклинило, Айрин! Я сам давно об этом забыл.
— Вы лжете. Да это и не имеет значения. Все равно я не оставлю в покое человека, который собирался вас убить. Тем более что он — не единственный…
— Да. Но хотя бы одного мы все же знаем, — Даниэль говорил, может быть, слишком бодро. Ему хотелось снять напряжение, которое вдруг вновь возникло между ним и Айрин. — И потом, знаете… все-таки в этом есть и польза, да?
— Это какая? — комиссар насмешливо сощурилась.
— Во-первых, я помирился с Брэдом. Если бы вы знали, как меня все последние годы мучили наши отношения, вернее — их неопределенность! Мучила моя вина, хотя я и не был виноват… Да что я объясняю — вы же отлично все понимаете! И потом, помните свой вопрос: есть ли у меня близкие друзья?
— Да. И помню ваш замечательный ответ: «Друзья есть, близкие есть, а вот близких друзей нет».
— Это была правда. А теперь у меня есть близкий друг. Вы.
Этим он ее обезоружил. Она улыбнулась и отчего-то долго смотрела в окно, на прыгающего по лужайке щенка, освещенного уже не угасающим закатом, а вспыхнувшими на веренице столбиков красивыми розовыми фонарями.
— Значит, не все так плохо, верно? — продолжил свою мысль Лоринг. — Значит, есть, за что благодарить Бога. Вы ведь верующий человек?
— С чего вы взяли? — встрепенулась комиссар. — То есть откуда вы знаете?
— А это обычно видно.
Снова улыбка тронула ее губы, и сразу все лицо стало каким-то другим — словно невидимая губка стерла с него резкий неприятный грим.
— У меня бабушка была очень верующая, — сказала Айрин. — Ревностная католичка. Я тоже всегда знала, что Бог есть. И в детстве любила Его просить за своих близких. И просто о всякой ерунде. А когда выросла, стала думать, что это очень нехорошо — приставать к Богу со своими заботами. А то Ему больше нечего делать, кроме как помогать мне с экзаменами либо в первом самостоятельном деле! В мире столько разного творится, и все требует Его заботы и вмешательства, а тут мисс Айрин Тауэрс лезет с просьбами или жалобами! Кто бы другой обозлился, а Он терпит.
Она помолчала, затем проговорила совсем тихо:
— Только один раз я по-настоящему, всей душой обратилась к Богу с просьбой. Я просила Его сотворить чудо.
— И что? — тоже почти шепотом спросил Даниэль.
— И Он сотворил чудо. С тех пор я Его ни о чем не прошу. Только благодарю. Всегда и за все.
— Да? А я — свинья. Честно. Бог дал мне столько, а мне и в башку дурную не приходит сказать Ему спасибо. Хотя я ведь тоже просил Его по-настоящему только один раз. И тоже почти о чуде.
— Помогло? — ее улыбка была теплой и усталой.
— Да. Но Ему, наверное, все же неловко было смотреть, как взрослый мужчина ревет, словно девчонка! Вот. Теперь вы вообще все обо мне знаете. Даже то, чего не знает никто на свете.
— Ну, как это никто? А Бог? Он-то знает! Другое дело, что ни Он, ни я никому об этом не расскажем. Хотите еще кофе?
— Хочу. Если только вы точно останетесь. Не то уже поздно.
— Останусь.
— И кстати! Сколько нужно заплатить за операцию и лечение киллера? Я бы сразу приготовил вам карточку.
Айрин уже стояла в дверях комнаты, держа на крохотном подносе грязные чашки. Услышав вопрос, остановилась и с лукавой усмешкой проговорила:
— Это будет стоить восемьсот шестьдесят фунтов.
— Всего?! Удаление саркомы? И курс интенсивной химиотерапии?! Вы шутите?
— Ничуть.
— Но лечение от рака…
— Да не рак у него! — спокойно уронила комиссар Тауэрс, и снова ее лицо выразило презрение, на этот раз смешанное с некоторым смущением. — У него — самая обыкновенная киста. Ее-то и нужно удалить. Плюс заплатить пару сотен тюремному врачу за то, что он поставил Барни тот диагноз, который я заказала. Но вся эта сумма по карману и мне. Так что не морочьте себе голову.
Глава 9
Свидетель
Брэндону казалось, что он вынырнул с огромной глубины, из холодного давящего мрака, на сверкающую солнцем поверхность. Самым сильным его чувством после встречи с братом весь день осатавалось изумление: неужели это кончилось, и кончилось именно так? Ведь еще утром казалось, что из омута сделанных ошибок, глупостей и подлостей уже не выбраться. А если выход и есть — все равно в жертву принесено слишком многое, и прежнего мира, мира, где он жил в ладу с собой, не вернуть.
Однако все изменилось, будто ангел смахнул крылом черную пелену. Жизнь опять сверкала перед Лорингом-младшим свежими красками, высоким летним небом и юными женскими лицами. Сама мысль, что три дня назад он садился в машину, собираясь эффектно размазать ее и себя по темному камню, казалась сейчас дикой нелепостью: такого с ним не могло быть, он же не сумасшедший!
Но главное, что приносило сказочное облегчение, — это сознание полной свободы от глухой, многолетней злобы. Да-да: теперь Брэд отлично сознавал, что то была именно злоба. На судьбу ли, раскидавшую карты именно так, а не иначе, на себя ли — за то, что не мог оказаться сильней этой судьбы, или на своего старшего брата, слава которого раз навсегда заставила всех сравнивать Брэндона с Даниэлем?
