Она отодвинула стул и прошла на другую сторону кухни, к
буфету. Открыв дверцу, она достала громадную кофемолку и коробку. На ее лице не
отражалось никаких чувств, но она двигалась так, словно очень устала. У нее
были плоская грудь, плоские бедра и плоские стопы, которые лишали ее шаги
эластичности. В ее поведении сквозили уныние и подавленность.
Девушка повернулась к Мейсону и улыбнулась ему полными,
красивыми губами.
– Вы из полиции? – спросила она.
Мейсон покачал головой:
– Нет, я адвокат Перри Мейсон и здесь по просьбе миссис
Белтер. Это я вызвал полицию.
– А-а, – сказала Нора Вейт. – Я слышала о вас.
Мейсон повернулся к ее матери.
– Вы неважно себя чувствуете – может быть, лучше мне
заварить кофе? – предложил он.
– Нет, – ответила она таким же сухим, бесцветным голосом. –
Я справлюсь.
Она насыпала в емкость кофе, налила в кофеварку воды и,
подойдя к кухонной плите, зажгла газ. Некоторое время она смотрела на
кофеварку, а потом все тем же тяжелым шагом вернулась к своему стулу. Села,
сплела руки на коленях и застыла, уставив неподвижный взгляд в стол.
Нора Вейт подняла взгляд на Мейсона:
– Боже, это было ужасно!
Мейсон кивнул.
– Вы не слышали выстрела? – спросил он между прочим.
Девушка покачала головой:
– Нет, я спала как убитая. Откровенно говоря, я проснулась
только тогда, когда пришел один из полицейских. Они позвали матушку наверх и,
наверное, вообще не знали, что я сплю в соседней комнате. Они хотели осмотреть
служебные помещения, пока матушка находилась наверху. Я проснулась и вижу, что
рядом с моей постелью стоит какой-то мужчина и пялится на меня.
Она опустила глаза и тихо захихикала, давая понять, что не
считает приключение особенно неприятным.
– И что? – спросил Мейсон.
– Они вели себя так, точно поймали меня с дымящимся
револьвером в руке. Велели мне одеться, не спускали с меня глаз даже тогда,
когда я одевалась. Потом взяли меня наверх, на допрос.
– И что вы им сказали? – заинтересовался Мейсон.
– Правду. Что я легла спать и сразу же заснула, а когда
проснулась, то этот полицейский стоял рядом с моей постелью и пялился. –
Довольная собой, она через минуту добавила: – Они мне поверили.
Ее мать продолжала сидеть, сплетя руки на коленях и уткнув
взгляд в стол.
– И вы ничего не видели и не слышали? – продолжал
расспрашивать Мейсон.
– Ничегошеньки.
– И ни о чем не догадываетесь?
– Ни о чем, – тряхнула она головой, – что можно было бы
повторить вслух.
– А то, – кинул он на нее острый взгляд, – что не годится
для повторения?
– Конечно, – кивнула она, – я здесь только неделю, но за это
время…
– Нора! – оборвала ее мать голосом, который вдруг потерял
свою сухость и прогремел, как хлопок кнута.
Девушка умолкла, Перри Мейсон бросил взгляд на мать. Та даже
не подняла глаз от стола, когда он обратился к ней:
– Вы также ничего не слышали, миссис Вейт?
– Я здесь прислуга. Ничего не вижу, ничего не слышу.
– Это очень похвально в вашем положении, пока дело идет о
мелочах. Но я не знаю, будет ли полиция придерживаться этого мнения в деле об
убийстве, и не будете ли вы вынуждены вспомнить все, что видели и слышали.
– Я ничего не видела, – сказала она.
– И не слышали?
– Нет.
Мейсон косо посмотрел на нее. Он чувствовал, что женщина
что-то скрывает.
– Полицейским вы отвечали так же?
– Кофе сейчас закипит. Может быть, убавите газ, чтобы он не
выкипел?
Мейсон повернулся к плите. Из кофейника начинал подниматься
пар.
– Я буду присматривать за кофе, а тем временем хотел бы
узнать, отвечали ли вы полицейским таким же образом.
– Каким образом?
– Так же, как сейчас.
– Я сказала им то же самое: что ничего не видела и ничего не
слышала.
Нора Вейт захихикала.
– Это версия, от которой матушка не отступится, – заметила
она.
– Нора! – обрезала ее мать.
Мейсон не спускал глаз с обеих женщин. Его лицо оставалось
совершенно спокойным, только глаза были твердыми и настороженными.
– Вы знаете, миссис Вейт, я адвокат. Если вы можете что-то
сказать, то сейчас самое время для этого, лучше не придумаешь.
– М-м-м, – ответила бесцветно миссис Вейт.
– Что это значит?
– Я согласна с тем, что лучше не придумаешь.
Минуту царила тишина.
– И что? – спросил Мейсон.
– Мне нечего сказать, – закончила она, по-прежнему глядя в
стол.
В эту минуту вода в кофеварке стала булькать. Мейсон убавил
пламя.
– Я достану чашки и блюдца, – сказала девушка, срываясь с
места.
– Сиди, Нора, – скомандовала ей мать. – Я сама этим займусь.
– Она отодвинула стул, подошла к буфету, достала несколько чашек и блюдечек. –
Сойдут им и эти.
– Но, матушка, – возразила Нора, – это чашки для шофера и
прислуги.
– Ведь это же полицейские. Какая разница?
– Большая разница.
– Это мое дело. Ты знаешь, что сказал бы хозяин, если бы был
жив? Не дал бы им вообще ничего.
– Но он умер, – ответила Нора. – Теперь здесь будет
хозяйничать миссис Белтер.
Миссис Вейт повернулась и посмотрела на дочь своими глубоко
посаженными матовыми глазами.
– Я в этом не уверена, – заявила экономка.
Мейсон налил кофе в чашки, после чего снова слил его в
кофеварку. Когда он повторил эту операцию во второй раз, кофе был черным и
дымящимся.
– Не могу ли я попросить какой-нибудь поднос? Я возьму кофе для
сержанта Хоффмана и Карла Гриффина, а вы можете подать наверх.
Миссис Вейт без слов подала ему поднос. Мейсон налил три
чашки, взял поднос и через столовую вернулся в салон.
Сержант Хоффман стоял, широко расставив ноги и наклонив
вперед голову. Карл Гриффин сидел обмякший на стуле, с помятым лицом и налитыми
кровью глазами. Когда Мейсон вошел с кофе, сержант говорил:
