«Выстрел был сделан из тринадцатой бойницы…», – вдруг явственно прозвучали в сознании слова Владислава. От неожиданности я испуганно дернулся, и именно это, наверно, меня и спасло, ибо в тот же миг воздушная волна взъерошила мои волосы, а оглушительный шлепок по воде уже справа от уха едва не контузил. «Точно, пули! – дошло наконец до меня. – И, возможно, по мне лупят из той же "пушки", из которой стреляли по кладбищенской мишени!»
От ужаса я выскочил из воды чуть не до колен, вдохнул в легкие, насколько хватило сил, воздуха и… ушел под воду. Несмотря на испуг, ориентации в пространстве я не потерял и даже смог преодолеть под водой метров шестьдесят, вынырнув на этой дистанции лишь один раз, да и то на секунду. Просто сделал очередной глоток кислорода и вновь погрузился в воду. Повторить сей эксперимент еще и в третий раз уже не смог: сердце бешено колотилось, в горле пересохло, в глазах плавали красные круги.
Меж тем мой невидимый противник отступать от задуманного явно не собирался: стоило мне показаться на поверхности, как он тут же продолжил обстрел. Однако глубинное течение успело, к счастью, отнести меня от монастырского берега достаточно далеко, так что следующий всплеск-шлепок я услышал уже позади себя. Да и мои подводные усилия не пропали даром: я смог переместиться в неудобную для прицела в меня точку. А вскоре из виду исчезли и монастырские стены…
На «свой» берег я выбрался, едва дыша от пережитого ужаса. Настя недовольно начала мне что-то выговаривать, но я ее не слышал. Пробормотав в ответ оправдание: «Кажется, переохладился», я умчался переодеваться за раскинувшиеся поодаль заросли кустарника. Там же заодно и изверг из себя весь завтрак. Как ни странно, но после столь кардинального очищения организма мне существенно полегчало: звон в голове стих и даже вернулась способность оценить недавнюю ситуацию с юмором, пусть и несколько мрачноватым. «Что ж, – думал я, облачаясь в сухое, – нет худа без добра. Раз на меня совершается всего лишь по одному покушению в день, значит, сегодня ничего уже больше не грозит».
Успокоив себя подобным образом, я вновь почувствовал прилив сил, жажду жизни и желание совершать безрассудные поступки. Поэтому, вернувшись к спутнице, сходу предложил ей посетить какой-нибудь ресторан. Видимо, настроен я был весьма решительно, поскольку спорить со мной Настя не стала. Напротив, сменила гнев на милость, по-свойски взяла под руку и снова повела по витиевато петлявшим улочкам Лиходейского бугра. Путь наш закончился у мощных дубовых дверей явно старинного белокаменного здания, осевшего в землю почти по окна.
– Это – ресторан «Лабаз», – пояснила девушка, – самое популярное в городе заведение. Здесь и свадьбы справляют, и юбилеи, и даже поминки…
– Тогда, – ухватился я за литую латунную ручку, – милости прошу к этому шалашу.
Спустившись по ступенькам вниз, мы оказались в длинном зале со сводчатым потолком. Здесь было прохладно и приятно пахло живыми цветами. На стенах висели бутафорские мечи, щиты, топоры, алебарды и прочие образцы старинного русского оружия. На круглых столиках, покрытых белыми скатертями, возвышались светильники, стилизованные под рыцарские шлемы. Чуть слышно звучала мягкая атмосферная музыка, и на миг даже показалось, что я попал в дорогое столичное заведение. Проследовав почти до конца хитроумно перегороженного зала, мы разместились в небольшой нише, занавешенной подобием древней кольчуги. Довольно скоро подошла официантка – разбитная девица лет тридцати пяти в белом кружевном переднике.
– Что будем заказывать? – заученно осведомилась она, уже держа наготове блокнот и карандаш.
– Принесите, пожалуйста, – охотно начал диктовать я, – два салата из свежих овощей, грибочки маринованные, если есть, и… Из мясного что посоветуете?
– Баранину сегодня завезли – свежая, аж дымится.
– Отлично! Тогда, значит, еще два блюда из баранины с гарниром-ассорти и бутылку холодного вина.
– Молдавское есть, домашнее, – заговорщицки склонилась официантка к моему уху. – У нас прямые поставки.
– Несите, – согласно кивнул я. – А заодно сто пятьдесят водочки лично для меня, ну и, разумеется, селедочки к ней, огурчиков соленых… Словом, все то, что мужчины берут обычно для поднятия духа.
Девица, профессионально виляя бедрами, удалилась, а я спросил Настю:
– И часто здесь бываешь?
– Нет, всего один раз была, – смутилась она. – Мы выпускной здесь отмечали. Ребята наши к концу так напились, что лыка не вязали…
– Приставали, небось?
– Немножко, – улыбнулась воспоминаниям Анастасия. – Но особо разгуляться им не удалось, ведь нас, девчонок, родители встречали. Папа мой потом на машине развозил по домам некоторых…
– А какие здесь вообще перспективы для девчат-выпускниц? – перевел я разговор на менее интимную тему.
– Как и в любой провинции – почти никаких. Некоторые дурочки на турецкие пляжи официантками вербуются, надеются богатого иностранца подцепить. Большинство из них, правда, только болезни разные цепляют. Остальные просто по крупным городам разъезжаются: кто в Курск, кто в Ставрополь, кто в Мариуполь… В общем, смотря у кого где родственники проживают.
В этот момент к нам точно на крыльях подлетела официантка. Поставив на стол поднос с тарелками, она радостно произнесла:
– Ой, ну вы прямо как первые покупатели на рынке – почти ползала за собой привели! – Затем проворно расставила кушанья перед нами и столь же стремительно улетела.
Удивленно пожав ей вслед плечами, я налил Анастасии временно запрещенного в России молдавского вина и галантно провозгласил первый тост:
– За прекрасных дам!
Девушка без малейшего жеманства и даже с видимым удовольствием поднесла бокал к губам. Я же залпом осушил рюмку водки, и музыка сразу зазвучала чуть громче, а спутница стала выглядеть еще прекраснее. Потом мы завели с ней приятную беседу, в ходе которой, обоюдно забыв о почти двукратной разнице в возрасте, легко перешли на «ты». В разгар же этой идиллии в моем кармане затрезвонил мобильник, и я, извинившись, поднес его к уху.
– Слава, ты? Проснулся?
– Какой еще Слава?! – раздался в трубке голос Михаила. – Это я, Воркунов! Вчера твоего обещанного звонка так и не дождался, решил вот сам позвонить…
– Ой, извини, друг! Просто слышно тебя неважно, так что говори, пожалуйста, громче!
– Вот что мне удалось выяснить по твоим фигурантам, – повысил он голос. – Слушай или, если хочешь, записывай.
– Уже пишу! – торопливо выхватил я блокнот из кармана.
– Итак, Ниткин Федор Богданович. Родился 14 апреля 1931 года. В армии не служил. В 53-м окончил Волгоградское педагогическое училище, заслуженный учитель СССР. В Энске прописан по адресу: улица Лебяжья, дом 32. Не сидел, не привлекался и вообще ни в чем предосудительном замечен не был.
– Записал, продолжай.
– Лукавец Валерий Олегович, уроженец города Самары. Бóльшую часть срочной службы провел в Афганистане, куда отправился добровольно. Имеет государственные награды. После службы поступил в высшее Саратовское училище МВД. По его окончании занимал офицерские должности в ОВД Харькова, а после распада СССР работал в Воронеже. В 2002-м был переведен в Энск на должность начальника городского ОВД. Подполковник. По службе характеризуется положительно.
