Потом до слуха донеслись слова: «Скоро уже…», а вслед за этим светильники у пруда один за другим начали гаснуть, и вскоре наступил полный мрак. Голоса стихли, но люди не разошлись: я слышал и скрип песка под их ногами, и редкое приглушенное покашливание. Когда любопытство взяло верх, я снова чуть приподнялся над обрезом колодца. На том месте, где совсем недавно размещалась «моя» бытовка, спинами ко мне стояли люди, которые, судя по позам, кого-то ждали. Потом с холма, на котором возвышался храм, донеслось дружное скандирование, напомнившее мне армейское приветствие командира ротой пехотинцев.
В группе расположившихся на берегу мужчин тотчас произошло неуловимое движение. Потом чуть слышно щелкнула зажигалка, и через мгновение ярко вспыхнувший факел озарил четырех мужчин в странных одеяниях: двое из них были облачены в черные хламиды, а двое других – в белые. Один из «черных» сжимал в руке веревку с навязанными на ней узлами, а оба «белых» – деревянные крестовины. «Видимо, – подумал я, – готовится финальная часть религиозного местного карнавала. Однако странно, что подобные ритуалы практикуются в православном монастыре…»
Пока я ломал голову над этой дилеммой, со стороны сада к плотине начала извилистой змеей струиться с холма бесшумная, словно бы копошащаяся процессия. Меня охватил буквально первобытный ужас, и лишь благодаря спокойному поведению четверки странно одетых мужчин я удержался от панического возгласа. А «черные» и «белые» разбились меж тем попарно и быстро организовали своеобразную «полосу препятствий» из скрещенных больших светильников и отходящих от них в обе стороны более мелких зажженных факелов. Причем правый фланг этих факелов упирался в садовые заросли, а левый – в берег пруда, и оба они, подобно красным флажкам, направляли ползущую с холма процессию к скрещенным большим светильникам. Когда бесшумное непонятное скопище приблизилось, я увидел, что оно состоит из людей, передвигавшихся на коленях и со сцепленными за головами руками! Некоторые время от времени теряли равновесие и падали прямо лицом в землю, но, торопливо поднявшись, вновь продолжали свой странный «забег».
Наконец первые «ползуны» доковыляли до скрещенных светильников и стали протискиваться меж них, извиваясь по земле червями, а оба «черных» стража хлестко подгоняли их веревками с тугими узлами. Преодолев первое препятствие, «ползуны» попадали в гораздо более опасную ловушку «белых»: те перекатывали у них на пути предварительно подожженные и теперь жарко полыхавшие крестообразные станины…
Зрелище было настолько жестоким и одновременно завораживающим, что я невольно впал в состояние ступора. Очнулся, лишь когда первые из прошедших все испытания направились в мою сторону. Тотчас вспомнив о своем двусмысленном положении, я вновь юркнул в недра каменной трубы. Отвратительные испарения взбаламученной жижи вновь забили мои легкие удушливыми миазмами, и на какое-то время происходящее наверху перестало меня интересовать. Когда же притерпелся к удушающему липкому кошмару, заметил, что за пределами колодца наступила мертвая тишина. Не успел я сему факту порадоваться, как раздался зычный голос отца Аристарха: настоятель известил всех о завершении праздника. Причем, к безмерному моему удивлению, изъяснялся он не на малопонятном церковном диалекте, а на обыденном русском языке.
– Ничего, ничего, – подбадривал он новообращенных, – ожоги и ссадины скоро заживут, а вот навыки борьбы за жизнь навсегда останутся. А бороться нам с вами предстоит еще ох как много! Поэтому, надеюсь, сегодняшнее радение послужит вам на пользу. И хотя по правилам я должен вас сейчас благословить и отпустить на отдых до завтрашних трудов праведных, однако вынужден задержать еще ненадолго. Ибо истинный Бог явил нам сегодня неслыханную милость – уготовил подарок, о котором мы и мечтать не могли! Буквально через несколько минут, – голос настоятеля исполнился еще большего воодушевления, – каждый из вас сможет воочию узреть тайное сокровище, ожидавшее этого момента почти четыреста лет! И, следовательно, сбудутся пророчества, которые привели нас с вами сюда и о которых я вам много раз говорил. Стражи вечности, несите факелы!
Торжествующий гул обрушился на меня подобно цунами, но продлился, по счастью, недолго. А вот вселившееся вместе с этим гулом чувство тревоги обосновалось в душе накрепко. Судя по всему, отец Аристарх имел в виду те самые сокровища, которые находились у меня за спиной. Сердце бешено заколотилось, кровь прилила к вискам, однако выхода из создавшегося положения мозг категорически не подсказывал. Да и какой мог быть выход из каменной щели, окруженной толпой фанатиков-«переселенцев»?!
Меж тем грузные шаги настоятеля раздались уже у самой кромки колодца, и на мою макушку посыпались, как горох, мелкие камушки. Вслед за этим прямо над головой навис яркий факел, и мне в срочном порядке пришлось заслониться от него рукой. Однако в колодец пока никто не заглядывал: настоятель, тыча факелом в темную дыру как в преисподнюю, увлеченно и радостно продолжал просвещать свою паству. Я его речей уже не слышал и не понимал, ибо думал только об одном: как скрыть от посторонних глаз мешки с ценностями? Смекнул: если вниз сейчас заглянут, то увидят лишь скобы железные да мое из трясины торчащее грязное изваяние. Мешков не заметят – они ряской болотной надежно укрыты… И вдруг меня словно током ударило: веревка! Вернее, мой проклятый узел «бантиком» на одной из скоб!
В голове зазвучали колокола погребальные, и я полез наверх – развязывать злосчастный «бантик».
Глава 28. Пойман и обречен
Веревочный бантик располагался всего метрах в двух надо мной, и в другое время преодолеть подобную безделицу мне не составило бы никакого труда. Однако сейчас, когда над головой полыхал огонь, а рыжий бородач толкал речь о «светлом будущем», приходилось соблюдать предельную осторожность, поэтому я пополз вверх тихо-тихо, как ящерица за вожделенной мошкой. Но, видимо, чрезмерная осторожность меня и подвела: когда правая рука уже тянулась к пресловутому узлу, левая нога вдруг предательски со скобы соскользнула, и я спикировал вниз, вызвав всплеск такой силы, с какой разве что трехпудовый сазан способен хвостом по воде шарахнуть.
Желая оттянуть момент позорного фиаско, какое-то время не всплывал, но когда воздух в легких иссяк, поневоле вынырнул. Протер глаза, поднял голову и увидел склонившиеся над кромкой колодца удивленные лица. Поскольку скрываться и далее было бы глупо, я выбрался наружу и покаянно развел руками: вот, мол, он я, берите со всеми потрохами. Стою недвижно, весь в тине, грязен как черт и пахуч до жути. Столпившиеся вокруг люди явно ничего не понимают, всем своим видом выражают немой вопрос: уж не водяной ли, часом, в святое место пожаловал? А вот и сам настоятель подошел, факел дрожащей рукой к лицу моему близит…
– Кто таков, – спрашивает нетвердо и с некоторой даже опаской в голосе, – и как попал сюда?
– Отец Аристарх, так это же я, Александр! – отвечаю, сплюнув прилипшую к губам ряску. – Попал случайно… Нога подвернулась, вот я в колодец и свалился. Когда очухался и выбраться вознамерился, толпа незнакомого народу вдруг подвалила. Испугался. Решил затаиться до времени, дождаться, пока все разойдутся. Не хотелось, видите ли, в столь непотребном виде себя на всеобщее обозрение выставлять…
