Зине опять не повезло – ее заметили.
– Соболева? А ты че не аплодируешь? Крутая, че ли?
– Пусть Зинка выступит! – осенило одну из девочек.
– Да! Пусть она выйдет, – поддержали остальные.
– Нет! Я не умею! – возразила Зина, понимая безнадежность своего положения – публика уже загорелась идеей и жаждала зрелища.
Ее ловко подхватили три пары крепких рук, стаскивая с нее только что надетый спортивный костюм.
– Не надо. Ну, пожалуйста! – сопротивлялась Зина, оставшись в трусах, майке и спортивных тапочках.
– Вперед! – задали ей направление, толкнув в спину. Зина, скукожившись, замерла на месте, лицо ее выглядело несчастным.
– Где ты такие модные трусы оторвала? В «Детском мире»?
Ее трикотажные в «кораблик» трусики действительно были из «Детского мира», как и вся прочая одежда.
– Чего стоишь? Ну, иди же!
– Иди, иди, а то мы тебя в таком виде в коридор вынесем на руках.
– Господи! Да пройдись же ты! – посоветовали ей.
Зина еще больше скрючилась. Ей было очень обидно, что она носит детские вещи и выглядит как ребенок и за это все над ней смеются. Ей уже скоро четырнадцать, а грудь ее даже не собирается расти и бедра по-прежнему узкие. А еще обиднее, что все могут вот так диктовать ей, что делать, а она не в силах постоять за себя. Поставить бы этих командирш на место или обозвать их каким-нибудь хлестким словом! Чего она боится? Уж не быть отлупленной, это точно. Когда они вот так на нее налетали всей стаей, Зина терялась. Обида душила ее, и становилось трудно говорить. Зина знала, что в таком состоянии ее голос обычно срывается и со стороны она выглядит жалко. Ну не виновата она, что у нее такая слабая психика! Им бы всем пережить то, что пережила она. Хотя такого не пожелаешь и врагу.
– Хватит вам над ребенком издеваться! – раздался ровный голос Милы. – Совсем уже, что ли? Зина, не бойся, никто тебя раздетой в коридор не выставит. На, одевайся, – Мила протянула отобранное девчонками трико едва ли не плачущей Зине.
– Ой, сейчас заревет!
– Довели до слез и рады. С вами бы так!
– Капралова – мать Тереза! Мать твою!
Зина опустила голову и, чтобы спрятать предательские слезы, нарочно долго стала возиться с вывернутой наизнанку спортивной формой.
То, что Мила за нее заступилась, Зину совсем не порадовало. Слова сердобольной одноклассницы окончательно ее добили. Она – ребенок. Маленький, беспомощный ребенок, которого пожалели.
Раздался звонок. Девочки неторопливо, словно делая кому-то одолжение, направились к выходу. Когда раздевалка опустела, Зина быстро оделась, но в зал не пошла. Она знала, что лицо у нее красное, глаза – заплаканные, и лучше получить двойку, чем в таком виде предстать перед одноклассниками. Когда же, когда наконец закончатся эти ужасные школьные годы?!
* * *
Чем неуютнее было ей в школе, тем больше Зина любила свой дом. Она торопилась туда всегда, как только заканчивались уроки. Если после школы были занятия в студии танца, Зина все равно заходила домой, и не столько для того, чтобы переодеться и взять форму и танцевальные туфли, сколько чтобы просто там побыть. Визит домой был своеобразным Рубиконом, отделявшим ее день от той тревожной его части, в которой есть школа и все, что с ней связано. Дома была ее территория, на которой она чувствовала себя спокойно, а в ее маленькой комнате в отцовских книгах жили рыцари и древние племена.
Ее отец собрал большую библиотеку, книги эти девочка с увлечением читала, особенно написанные хорошим литературным языком, но и научные издания ее тоже интересовали. А еще она нашла черновики последней научной работы отца, в которых рассказывалось о куршах и о щите с идолом в виде золотого солнца. По этим черновикам хорошо прослеживался ход мыслей отца. Когда она их читала, то как будто с ним разговаривала, чувствовала его эмоции, отраженные в характере почерка – то спокойного, а то резкого и торопливого, в зачеркиваниях, с рисунками на полях. Записи где-то путались, где-то были перечеркнутыми, а где-то попросту обрывались. И от этого они казались еще притягательнее, влекли ее к себе загадкой, которую хотелось разгадать. Девочка знала, что когда-нибудь она обязательно сможет полностью восстановить незаконченную отцовскую работу и разгадать тайну чудесных щитов с золотым солнцем. Но это будет потом, когда она вырастет, а пока Зина с упоением читала о племенах, живших на Балтийском побережье. Быть может, она их потомок? Куршей давно нет, их язык ассимилировался и стал частично прусским, частично – литовским и латышским. Но в их краях есть Куршская коса и Куршский залив, напоминающие о существовании этого племени.
В былые века
– Великая Аушра, покровительница неба! За что ты меня наказала красотой?! Лучше преврати меня в жабу, лучше отдай в жены скользкому ужу, чем жестокому Саулюсу!
Гражина стояла на коленях в своей келье и смотрела на заходившее в море солнце. Солнце оставляло на небе пурпурные следы-стрелы, разбавленные оранжевыми полосами. Покойная матушка ей рассказывала, что Великая Аушра вечером приближается к земле и лучше слышит обращенные к ней молитвы. Полотнища ее красного платья развеваются по небу, поэтому на закате небо становится таким красивым.
Гражина – воплощение идеала красоты куршей: высокая, со светлой, как лунный свет, кожей и длинными волосами цвета песка в дюнах и зелеными, как вода Балтийского моря, глазами. Ее имя означает «красота». Когда в семье понаса Жвеюнаса родилась дочь, все сразу поняли, что она будет красавицей. С детства Гражине выбирали самых знатных и богатых женихов. Уже в семь лет ее сосватали за Саулюса, шестнадцатилетнего сына понаса Доминиса, наследного рыцаря Золотого Солнца. Отец Гражины собрал богатое приданое: пятерых гнедых лошадей и земельный надел в устье Калнупе. Но и Саулюс был отнюдь не голодранцем. Род Доминисов владел добротными избами и плодородными землями. Саулюс был в походе на скандинавские земли. Скоро он должен был вернуться – как раз к пятнадцатилетию Гражины. К этому времени была назначена их свадьба.
Будучи ребенком, Гражина воспринимала сватовство как игру. Ей она тогда очень понравилось. Ее нарядили в новую красивую одежду, как взрослой девушке, повязали голову платком и закололи его серебряной фибулой. В их дом приехали гости, они ходили по двору, смотрели хозяйство, затем их усадили за богато накрытый стол, они ели, пили вина и что-то обсуждали. Гражину к общему столу не приглашали, только в самом начале ее привели поприветствовать гостей. Она, как положено, поклонилась им. Поднимать глаза и разглядывать присутствующих считалось дурным тоном, но девочка все же не удержалась и подняла глаза, за что потом была наказана. Когда гости уходили, Гражина смотрела на них через щель в стене, стоя на боковой лестнице. Она слышала свое имя и непонятные тогда слова: «сватовство» и «жених». В тот раз среди гостей жениха не было – только его родня, так полагалось.
