До тетки наконец дошел трагизм ситуации, и она больше не лезла к Зине с дурацкой инициативой – поиграть. Она покорно переносила удары слабых детских кулачков, которые были для нее все равно что слону дробина, и молчала, не зная, что сказать.
– Бедное дитя, – произнесла женщина, обращаясь скорее к самой себе, чем к ребенку. – Такая кроха, а все понимает.
Зина внезапно замолчала и прекратила драться. Она посмотрела на тетку совсем не детским, тяжелым взглядом, отчего той стало не по себе.
Апрель. Карелия, поселок Выхино
Узнав от Лидии Феоктистовны о происхождении броши, Иван времени терять не стал. Он быстро нашел на карте Выхино. Этот небольшой северный поселок располагался в очень неудобном с точки зрения транспортного сообщения месте, как говорят про такое у них в тайге – в медвежьем ухе. Чтобы в него попасть, следовало сначала на автобусе добраться от Петрозаводска до райцентра, а уже оттуда – на чем-нибудь – пилить в поселок. Но, с другой стороны, так и должно быть – жертвенники обычно скрываются в укромных, труднодоступных местах, а не на центральной площади мегаполиса воздвигаются. Никакой информации о выхинском капище и о Лысой горке, на которой оно обосновалось, Иван не обнаружил ни в одном издании. И это его тоже порадовало – чем меньше народу знает про клад, тем лучше, значит, есть шанс его найти. В тот же вечер, распрощавшись с Майей, он отправился в дорогу.
До Петрозаводска его быстро и с комфортом доставил на своих дюралевых крыльях аэробус. Самолет развернулся в холодном северном аэропорту и вновь исчез в небе, направившись в обратный рейс до Петербурга. Иван с грустью посмотрел на карту, предвидя нелегкий путь. В райцентр он приехал под вечер, дождливый и неуютный. Иван не представлял, где искать гостиницу и есть ли она тут вообще. Ехать в Выхино на ночь глядя не стоило, и он заночевал на автовокзале в деревянном кресле с противно пахнувшим влажной уборкой бетонным полом, тусклой желтой лампой и пьяными воплями припозднившихся пассажиров. Иван собирался добраться до Выхина на попутке, но в семь утра для посадки подали автобус, как выяснилось, курсировавший два раза в сутки, так что привередничать было бы нерационально.
Выхино порадовало глаз отсутствием грязи и немногочисленностью домов. Опять же, в его деликатном деле чем меньше народу вокруг, тем лучше. Иван рассчитывал снять комнату у местных жителей, а чтобы не вызывать подозрений, он заранее позаботился о легенде – приобрел планшет и карандаши. Иван счел, что прикинуться художником – лучше всего, а то, что он рисовал как курица лапой, значения не имело – нынче в изобразительном искусстве есть такие направления, в которых чем корявее руки у творца, тем он считается талантливее.
Иван зашел наугад в первый приглянувшийся двор – и не ошибся. У Лариных ему понравилось. Их скромно обставленный дом подкупал уютом и душевностью, которую создали проживавшие в нем женщины. Все было сделано с любовью: подобрана по цвету посуда и скатерти, уже выгоревшие на солнце, но красивые занавески с кружевом по краям и особенно – покрывала из лоскутков. Непередаваемо восхитительные, сшитые с воодушевлением. Разные, как разные миры на разных планетах, как путешествия в разные страны. Здесь были и восточные узоры, и шотландская клетка, и деревенский горох. Ткани, каких уже не сыщешь: вельветы – крупные и мелкие, парча, отрезы шерсти диковинных фактур – видно, хозяйка собирала их много лет. Иван любил такие рукотворные вещи. Они радовали глаз и создавали особую атмосферу домашнего очага. Он искренне похвалил хозяйку, от чего та заулыбалась, и глаза ее посветлели.
– Ой, да этим покрывалам уже сто лет, – засмущалась Варвара Степановна. – Пора уже новые справить, да все никак не соберусь.
Постоялец ей пришелся по душе. Вежливый, обходительный и, что немаловажно, аккуратный – нигде ни соринки не оставит, чашку, тарелку за собой вымоет, свои вещи не разбрасывает где попало, а бережно вешает на стул. Ходит тихо, дверью не хлопает. И не пьет, даже на сон грядущий, даже пиво! Словом, молодец парень, зятя бы ей такого. Только Маринка, дуреха, смотрит на него как на мелкого паразита – сурово и свысока.
* * *
Знать бы, где эта Лысая горка! Прошла уже почти неделя его пребывания в Выхине, а солнца, по образцу которого была изготовлена умельцем-прапорщиком брошь, Иван так и не увидел. Даже ни единого упоминания этой темы от местных жителей не услышал. А уж он и так и эдак забрасывал удочку: то к одному сельчанину подойдет, то к другому… Иван познакомился уже с доброй половиной поселка, вместе с бабами обсуждал цены на молоко, с мужиками трындел о футболе и о качестве пива, со стариками ругал районную администрацию и нищету больниц. Его посвящали в семейные истории и сердечные тайны, рассказывали последние сплетни, перемывали кости соседям. А вот о Лысой горке – ни гугу. Иван пару раз заводил разговор о местных достопримечательностях с хозяйкой дома, на что слышал ироничное:
– Какие у нас тут достопримечательности?! Господи! Закрытый клуб да сельпо – все достопримечательности!
– А легенды и мифы есть? – не отставал Иван.
– Зачем тебе мифы? Ты художник или сказочник? – насторожилась Варвара Степановна. – С мифами обратись к Маринке, она литературу преподает.
Марина только хмурилась, изображая плотную занятость. Но Иван не оставлял надежду с ней поговорить. Однажды, когда у Марины было меньше уроков, чем обычно, она вернулась из школы раньше и сидела в своей светелке, о чем-то мечтая. Со звериной осторожностью Иван незаметно просочился в комнату девушки.
– Вы мне не покажете окрестности? – вкрадчиво улыбнулся он, соблюдая дистанцию.
Услышав совсем близко его тихий голос, Марина вздрогнула.
– Мне тетради проверять надо, – неубедительно попыталась отбояриться она, потянувшись к пестрой стопке тетрадей. На ее щеках наметился румянец.
– А давайте поступим следующим образом. Вы мне покажете окрестности, а после прогулки я помогу вам проверить тетради. У меня в школе по литературе была твердая четверка. Честно-пречестно!
Как Марина ни старалась, а перед обаянием молодого человека устоять она не могла. И, положа руку на сердце, не хотела. У него был такой приятный бархатный голос, он так убаюкивал, так смотрел, и вообще рядом с ним было очень уютно.
– Отчего же не пятерка? – строго спросила она, как завуч школы у лодыря.
– Признаться, мне больше нравилась математика.
– Ладно, пойдемте. Только я переоденусь, – сдалась девушка и подняла свои красивые синие глаза.
Иван, или, как называла его Варвара Степановна, Ваня, у Марины вызывал смешанные чувства. С одной стороны, он ей нравился – такие не могут не нравиться, особенно когда девичье сердце давно томится, переполненное любовью, а вокруг – никого, на кого можно было бы эту любовь выплеснуть. С другой стороны, он ее пугал, как пугали все слишком хорошие мужчины: ухоженный, вежливый, тактичный. На фоне местных забулдыг Иван выглядел еще привлекательнее. И он знал себе цену, хоть и никоим образом этого не показывал, наоборот, прикидывался этаким рубахой-парнем, простым и понятным. Ничего он не понятный, и уж точно – не простой! Явно не на пейзажи приехал. Художник он, видите ли! Угу, а карандаш держит как любитель. Да и абстракционизм его – мазня, а не искусство. Видела она его художества, заглянула в папку, когда он куда-то отлучился. Ее пятиклассники не хуже нарисуют, а то и лучше. Приехал черт знает откуда, на одну только дорогу кучу денег угрохал – и ради чего? Ради их хилых березок и низкого северного неба? Смех, да и только! И когда это у художников деньги водились?! Он что, современный Сальвадор Дали? Что-то не узнать его в гриме. Марина украдкой бросила взгляд на бодро шагавшего рядом спутника. Тот глазел по сторонам, время от времени восклицая: «Бесподобный вид!» – останавливался и выставлял руку с карандашом вперед, чтобы оценить натуру в перспективе.
