– Успела. Отпросилась с урока, – на ее глазах явно собирались выступить слезы.
– Ну, выше нос! Было бы из-за чего расстраиваться, – успокаивающе сказал Иван.
– Есть из-за чего. Я впервые встретила такого, как ты.
– Какого?
– Необычного. Таких, как ты, в нашем поселке нет.
– Да ну, брось. Как я, нет, зато есть другие.
Он все понимал. В Выхине, где «восемь девок, один я», он выглядел первым парнем и завидным женихом.
– Мама говорит, что ты не ленинградец. Она по выговору определила. Мой отец из Ленинграда.
– Не ленинградец.
– И не художник. Ты карандаш не так держишь. Нам в пединституте привили навыки рисования. Художники, когда рисуют, мизинец в сторону отводят, так, что он листа касается.
– Не художник, – согласился Иван. Он не боялся расспросов, кто он такой на самом деле и откуда. Он уезжал, поэтому ему было все равно что отвечать. Но Марина не спросила.
– Оставь мне на память свои рисунки.
– Я же не художник.
– Это не имеет значения. Важно, что нарисовал их ты.
– Хорошо, – Иван открыл сумку и вытащил лежавшие сверху два свернутых листа, которые собирался выбросить, но не в доме Лариных, иначе это выглядело бы нелогично – приехал на пейзажи, а потом свои работы отправил на помойку.
Марина прижала к себе «ели», названные ее матерью огурцами, и еще одно художество, не поддающееся идентификации.
«Ну вот, теперь она будет их хранить как засохший букетик с первого свидания», – грустно подумал Иван. В сложившейся ситуации он чувствовал себя немного мерзавцем. Для девушки он значит гораздо больше, чем она для него.
До двора дяди Паши они шли молча. Иван нарочно ускорил шаг, чтобы быстрее избавиться от взгляда печальных синих глаз. Марина, как собачонка, поспешала за ним. Она не решалась взять его под руку, чтобы потом ее не вынимать и тем самым еще больше не травить себе душу. И только у дяди-Пашиных ворот девушка уткнулась в его плечо и всхлипнула:
– Зачем ты уезжаешь, зачем?!
– Так надо, – погладил он ее по волосам.
– Мы ведь еще увидимся, да?
– Кто знает.
– Я знаю! Мы увидимся. Обязательно увидимся!
Иван трясся в коляске мотоцикла, ехавшего по пыльной грунтовой дорожке. Дядя Паша лихачил, рискуя вылететь в кювет. Иван покидал поселок с тяжелым сердцем. Раньше он менял женщин легко, ничуть не сожалея о расставании. Он знал, что где-то впереди его ждет та самая, его единственная и неповторимая, с которой он захочет остаться навсегда. Все остальные были как бабочки-однодневки, яркими вспышками на какое-то время озарявшими его холостяцкую жизнь. Они проходили по обочине его сердца, не оставляя на нем следа, и не запоминались. С Мариной ему не хотелось провести ни остаток жизни, ни какую-то, даже малую, ее часть. Напротив, хотелось уехать как можно скорее и дальше, чтобы не ощущать себя виновником ее разбитых надежд и не быть должником любви, но почему-то ее образ саднил его душу, как рана от занозы.
Иван, в общем-то, не пил, не считая бокала вина за романтическим ужином или стопки водки для поддержания деловых отношений. А тут ему захотелось залить грусть каким-нибудь забористым пойлом. Он решил так и сделать, когда доедет до райцентра.
Попрощавшись с дядей Пашей на автобусной станции в райцентре, Иван разузнал расписание и купил билет до Петрозаводска. Ему повезло в том, что автобус отправлялся через сорок минут. «Как раз хватит времени, чтобы утолить жажду», – прикинул он, глядя на закусочную, обосновавшуюся на привокзальной площади.
Закусочная представляла собой небольшой замызганный павильон с пластиковыми столиками на открытом воздухе. Торговая точка разнообразием ассортимента посетителей не баловала. Предлагались три вида напитков: водка, пиво и минеральная вода. Публика – в основном зачуханного вида мужики – предпочитала пиво и водку, в зависимости от планов на день и бюджета, минералка спросом не пользовалась и, как перезрелая невеста, стояла в тени.
Иван брезгливо посмотрел на сомнительного вида этикетку на бутылке с огненной водой. Чем дольше он на нее смотрел, тем меньше ему хотелось выпить. Продукция Кузякинского ликероводочного завода доверия не внушала.
– Что брать будем? – враждебно пробасил продавец, понимая, что клиент – не его.
– Минералочку.
– Пожалуйста, – почти швырнул он на прилавок пластиковую поллитровку.
– Благодарю.
Иван уселся за дальний столик под редколистным кленом, отвинтил крышку, вспомнил про снедь, собранную душевной Варварой Степановной. Котлета была бы хороша с горячим чайком, но где же его тут взять? Откусил, запил водичкой – нормально пошла. В какой-то момент Ивану показалось, что на него кто-то пристально смотрит. Оглянулся, будто его интересовал подходящий к станции автобус, и ничего подозрительного не обнаружил. Показалось? Да нет, с чего бы? Водку он не пил, это всего лишь вода.
А может, Марина бросилась за ним вслед? Она девка отчаянная, от такой всего можно ожидать. Сидит теперь под кустом и наблюдает, чтобы потом внезапно появиться в виде «сюрприза», от которого будет невозможно избавиться. Не хотелось бы иметь такую попутчицу, она будет только мешать ему со своей любовью. Или нет. Маринка – особа хоть и впечатлительная, но гордость имеет. Вон как старательно его игнорировала сначала.
Иван совсем запутался в своих мыслях. Он понял, что устал от дороги, от провинции, от чужих неудобных диванов. Оттого теперь ему и тревожно, и мерещится невесть что.
До Петрозаводска он всю неблизкую, в колдобинах, дорогу проспал. Город встретил его серым вечерним небом и толпой ехавших с работы людей. Он уже успел отвыкнуть от толпы, поэтому, оказавшись в людском потоке, ощутил дискомфорт. Но чувство тревоги, которое до сих пор его не покидало, исчезло. В городе все чувства притупляются, город их маскирует защитной вуалью шума и тесноты. Это в тайге, где вокруг ни души, отчетливо различимы каждый шорох и запах, заметен любой взгляд, и нутром чуешь чье-либо приближение, будь то зверь или человек.
Справился в первом попавшемся транспортном агентстве о расписании рейсов на Сухум. Поезд уходил через два часа, самолет – глубокой ночью. Поезд манил возможностью ночлега, самолет – скоростью. Иван выбрал второе. На регистрации уставший и сонный Иван вновь почувствовал на себе чей-то взгляд. Он, насколько смог, незаметно огляделся, затем малодушно махнул рукой. Очень хотелось спать, и голова работала туго. Потом, все потом. Кто мог его преследовать, кроме Марины, Иван не знал, а ее он не увидел.
И вот теперь, когда самолет приближался к Сухуму, выспавшемуся под уютное убаюкивание авиационных двигателей и накормленному улыбчивыми стюардессами Ивану вновь показалось, что за ним наблюдают. Он прошелся по салону, чтобы размяться и, стоя за шторкой около туалета, затылком ощутил чье-то внимание к своей персоне. Так смотрит в тайге хищный зверь, когда ты совсем близко к нему подбираешься и не знаешь об этом. Он замирает, готовясь к прыжку.
