Потолок заскрипел, захрустел. Посыпалась побелка.
– Доволен? – Родион щелчком сбил кусок мела.
– Чем? – тихо поинтересовался Далматов, но ответа не получил.
– Если ты втянул Викушу в какое-то дерьмо, то десять раз пожалеешь об этом.
Детская угроза. Во всяком случае, тогда она казалась детской.
Далматов знал, что опаздывает. Он спешил, но все равно опаздывал.
К Черному озеру. К лиловому рассвету. К Саломее, которая до недавнего времени жила исключительно на полках книг памяти. Илья благоразумно их не касался, пока ему не оставили выбора.
Джип, замызганный грязью, стоял в воде. И мелкое ледяное крошево налипло на колеса. Из снежной шапки торчала антенна, и старый ворон пытался отломить ее у основания.
– Кыш пошел, – сказал Илья ворону.
Птица раззявила клюв, но не издала ни звука. Зато слева раздались гулкие удары.
– Ну надо же, все-таки приехал! – Родион сидел на камне и рукоятью пистолета сбивал желтые кусты лишайника. – А мы сомневались. Ну, она сомневалась. Я-то надеялся.
– Где Саломея?
Опасно стучалось в виски запределье. Чуть поддашься – прорвется.
– Там! – махнул рукой Родион.
Безветренно. И солнце высоко висит. Черные воды озера глотают свет. И на самой границе неба и воды проступает мутное пятно острова.
– А если бы я не приехал?
– Приехал же. – Родион указал на пистолет: – Убери. Ты выстрелишь. Я выстрелю. Два трупа. И третий на острове. Кому это надо?
– И что ты хочешь?
– Сложный вопрос… Викушу найти… вернуть все, как было. Или хотя бы понять, что произошло. Кто виноват – вечный вопрос. Лодка ждет, Илья. Ну и выбор за тобой.
Он первый убрал пистолет и, поднявшись, неторопливым шагом направился к машине. Сел. Завел. Выбрался на берег – от колес остались широкие колеи, которые заполнились черной водой.
– Лодка там, дальше, – Родион указал на восток. – И это… полчаса будет, так что поторопись. А я загляну через пару деньков… Удачи тебе.
Пригодится.
Лес проглатывает автомобиль и дорогу. И остается лишь озеро, лодка, машина и бесполезный телефон, который Илья прячет во внутренний карман куртки. Сумка, собранная наспех. И пистолет Лепажа, чья пара потерялась где-то во времени.
Переносить вещи в лодку неудобно. Плечо ноет, пилит, ощущение такое, что рука вот-вот отвалится. Терпи, Далматов. Сам виноват. Не надо было ее втягивать.
И вообще вспоминать.
Лодка соскальзывает в воду и качается на волнах. Мотор заводится с полоборота, и холодные брызги тают в кильватере. Нос разрезает озерную гладь. Темное пятно приближается.
Уходят отведенные Родионом полчаса.
Берег возникает плотной стеной ельника и гранитным срезом, полосатым, как окаменевшая тигриная шкура. Лодка вязнет, не добравшись до берега. Борта возвышаются над водой сантиметров на пять, и можно поздравить себя с очередной удачей: до пристани всего ничего.
Спрыгивать приходится в ледяную воду.
И тина расползается. Хлюпает волна, размазываясь о берег. Скрипят доски древней пристани. На них, черных, свежим клеймом выделяется слово: «Калма».
Саломея была на берегу. Стояла, обнимая осклизлый столб, и выглядела вполне живой. На соседнем столбе, под широкой полосой скотча, виднелся ключ от наручников.
– Я тебя убью, – пообещала Саломея и потерлась о столб носом. – Далматов, я не знаю, куда ты влез, но я тебя самолично убью.
– Я тоже рад тебя видеть.
Скотч разматывался с треском, и ключ выскользнул, звякнул о щелястый настил. Было бы печально, если бы ушел под доски.
Щелкнул замок. Раскрылись наручники. Саломея, освободившись, вздохнула тяжко и отвесила звонкую оплеуху.
– Ты… ты во что меня втянул?
– Я ведь пришел…
– Ну да. Пришел. Явился. И тут же до свидания. А мне теперь… меня теперь… нас теперь… И знаешь что?
– Нет. – Далматов потрогал щеку, которая горела.
– Иди ты на…
Последние слова Саломеи заглушил взрыв. Рыжий ком пламени взметнулся над водой, пролетел и, достигнув берега, иссяк. Вода брызнула в разные стороны, ударная волна опрокинулась на прибрежные камни, и свистнула шрапнель из грязи.
С грохотом обвалился столб.
Родион был весьма последовательным психопатом.
– Эй, ты жива? – поинтересовался Далматов, подымаясь.
Саломея кивнула. Она сидела в грязи и задумчиво выбирала из волос комки тины:
– Сейчас я тебя ненавижу еще больше.
Глава 6
Дом, в котором никто не живет
Злиться на Далматова не получалось.
Он ведь пришел. Саломея сомневалась, что придет. Вернее, была совершенно уверена, что он не придет. И пыталась доказать это Родиону, но тот, потеряв всякий интерес к переговорам, просто велел заткнуться.
А потом пристегнул Саломею к столбу и уехал.
Было страшно.
Было настолько страшно, как никогда прежде, хотя Саломее казалось, что уж она-то знает о страхе все.
Не угадала.
Тишина. Потрескивание древесных стволов на морозе. Холодные челюсти наручников, и металл ощущается сквозь куртку и свитер. От столба воняет тиной и тленом. Озеро катит темные воды, волну за волной, трогая доски старого настила.
И там, в черных глубинах, таится нечто. Оно следит за Саломеей. Примеряется.
Печальна участь Андромеды, которая осталась без Персея. Наступит ночь, и чудовище выйдет на берег, чтобы сожрать жертву.
Романтично в мифах, но до тошноты жутко в реальной жизни. Правда, потом Саломея прикинула, что до ночи не продержится – замерзнет. Холод пробирался сквозь обувь и одежду, обжигая стопы и руки. Скоро ее лицо покроется ледяной коркой. И волосы тоже. Ледяная статуя памятником собственной глупости.
Она дергалась, скребла цепочкой столб, понимая, что и за год его не перетрет, но не могла остановиться. От злости и бессилия хотелось выть.
А когда донесся рокот мотора, Саломея и вправду едва не расплакалась.
Потом был взрыв. И грязь на джинсах, в волосах и на губах, кажется, тоже.
– На острове есть дом. Правда, там не безопасно, – сказал Далматов. Руку подать он не подумал, извиниться тоже. – Но здесь ты точно замерзнешь.
Уже почти. Пальцы не гнутся, уши как стеклянные. И дышать больно.
– Сумку возьми, – он потрогал плечо и поморщился. – Пожалуйста.
Дом стоял на возвышении. Белое покрывало снега хранило множество следов, в основном птичьих, но попадались и звериные. Особенно крупные – волчьи? – дугой огибали здание, исчезая в лесу. Дверь была не заперта. Амбарный замок с сорванной дужкой лежал на ступенях и успел примерзнуть. Длинные ледяные хвосты свисали с подоконников и крыльца.
