– А как насчет ночного визита? Видите ли, я стою неподалеку…
– Вы пьяны? – догадалась дама.
– Я трезв, – поправил Максимов. – Шатаюсь, правда, со страшной силой. Жутко устал и ничего не соображаю. Проходил тут случайно мимо… Вернее, не случайно. Даже можно сказать, проезжал. Поймите правильно, Оксана, мне нужно провести ночь – ну в смысле койка, подушка. Никаких пошлостей. А утром чуть свет убегу, хорошо?
– У вас неприятности? – осенило женщину.
– Ничего непоправимого, – уверил Максимов. – Мелкие нелады с представителями неформальных структур. Я зайду, можно?
– Заходите. – Оксана как-то торопливо продиктовала адрес. Это был тот самый дом, у которого он стоял. Забавно…
– На кого вы похожи… – ахнула Оксана, впуская сыщика. Она пыталась навести красоту, но явно не преуспела. Поводила расческой, облачилась в белый махровый халат, а вот мятость на лице – ее можно исправить только временем.
«К чему это, – вяло думал Максимов, – мне б до койки добраться…»
– Давление в норме, – отшутился он. – Пульс отличный. Есть не хочу. Оксана, не нужно думать, будто я использую наше знакомство в корыстных целях. Я такого не переживу.
– А разве не используете? – Она склонила головку, моргнув слипшимися ресницами. – Без пошлостей он, видите ли… Ладно, Костя, проходите, загадочная вы наша мужская душа.
Она постелила ему в углу, надув компактным насосом увесистый квадратный матрас. Последние крохи наблюдательности ушли на фиксацию в комнате скромного односпального дивана, красивых штор, обилия карликовых пальмообразных и двери в соседнюю комнату, мимо которой Оксана ходила на цыпочках.
– Вы живете с мамой? – засыпая, пробормотал Максимов.
– Я живу с ребенком, – приглушенно объяснила Оксана, – с существом мужского пола, очень мной любимым.
– Грудничок, наверное? – смутился сыщик. – Вы так молодо выглядите, Оксана.
– Вы правы, Костя, для меня он навеки грудничок… Но в принципе задумайтесь: зачем грудничку отдельная комната? Это существо умеет самостоятельно бегать за хлебом, получать синяки и двойки. И жутко тосковать по папе…
Максимов позорно засыпал, не понимая, о чем бормочет женщина, сидящая перед ним на диване, смущенно мнущая в руках завязочку от халата и смотрящая на него большими робкими глазами.
Он проснулся в восемь утра, когда солнышко встало над городом, отогнуло край шторки и лизнуло сыщику глаза.
«Неудобно как-то, – подумал Максимов. – Вроде не пил, а все равно стыдно».
Выходной день – из комнаты «грудничка» прерывисто посапывали, Оксана спит, завернувшись с головой в одеяло. Нужно убегать, сообразил сыщик. Нетактично напрягать людей, которые ничем тебе не обязаны.
На цыпочках, чтобы никого не разбудить, он прокрался в ванную, принял душ. На обратном пути уединился в прихожей, закрылся и принялся очищать свою верхнюю одежду от земли и прочих природно-растительных элементов. Когда он вернулся в комнату, чтобы натянуть рубашку, Оксана уже проснулась.
– Ваша фраза «без пошлостей», Костя, подразумевает вопиющую и возмутительную пошлость. Вам не трудно сюда прилечь?.. – Она отогнула одеяло, и обескураженный сыщик обнаружил на кровати белоснежное, манящее тело с удивительной чистоты изгибами и рельефами. Хозяйка красоты смотрела на него бесстрашно и решительно. Все обдумала.
Он прилег – совсем нетрудно. Выспался, отдохнул. Мысль об излишнем количестве женщин уже не приходила. Она появится позже – когда Максимов выйдет на улицу и побежит ловить такси.
9
День Победы в этот год обходился без его участия (он традиционно в этот день выпивал пару рюмок – в память деда, погибшего под Волоколамском). За окном такси проплыл Монумент Славы, куда стекался нарядный люд. Максимов тоже мечтал о маленькой победе.
Расплатившись с шофером, побежал дворами, минуя знаковую подворотню, яму на Котовского. К дому Маши подбирался огородами, крадучись, избегая мирных граждан. Интуиция, как всегда, не подвела. За женщиной Максимова велось наблюдение. Возможно, по инерции, а возможно, и по плану (имелось горькое подозрение, что Шевелев решил не вмешиваться, а Корнеев на слова Максимова попросту забил). О наихудшем думать не хотелось – воевать с неприятностями надо по мере их поступления.
Он спрятался за электрической будкой, закурил. Человек, вооруженный газеткой, сидел на краю детской площадки и без всякого выражения смотрел на играющих детишек. Временами поднимал голову, как бы ненароком замечая Машины окна, цеплял подъезд, снова утыкался в ребятню. Окна Маши закрывала густая бежевая драпировка (подарок Максимова – не секрет, что пуще цветов женщины обожают красивые шторы). Из подъезда выходили люди – многие с воздушными шарами. Маши среди них не было. Человек зевнул и раскрыл газету «Российский спорт». Срочно требовалось подкрепление.
Выбор пал на двух местных тунеядцев, прохлаждавшихся у дальнего подъезда. Мужики страшно хотели выпить, но что такое деньги в карманах, они уже запамятовали. Максимов обогнул кусты, прошел по стеночке и вежливо поздоровался.
– Объявляю конкурс, мужики, «Мы ищем таланты». Полчаса работы – сотка на душу населения. Халтура не проходит. По рукам?
Трубы горели просто немилосердно. Да и праздник на дворе – доколе же томиться в безобразно трезвом виде?
– Делать-то чего надо? – пробухтел «красавец» с синяком под глазом и изувеченными полиартритом пальцами. Приятель помоложе, позадиристее – и с пальцами полный порядок.
– Человечка подержать надо, – объяснил Максимов. – За кустами сидит, с газеткой, гад. Отведите-ка подальше да займите на полчасика. Сможете?
– А то, – оскалился молодой, отрекомендовавшийся Шурой. – Мы и часок сможем, мужик, ты только бабки гони. Но только слушай, если это мент, то мы не будем, ты уж иди тогда на хрен.
– Не мент, – успокоил Максимов. – Да вам-то незачем беспокоиться, мужики. Братва на вас не наедет.
– Как наедет, так и отъедет, – сплюнул Шура.
– Ненавижу братву, – проскрипел артритный, представившийся Борис Борисычем. – Я из-за этих козлов квартиру потерял, теперь вон обретаюсь у Нинки косой на подселении…
– Пальцы-то работают? – кивнул Максимов на узловатые суставы-болячки.
– Пинать могу, – пожал плечами Борис Борисыч.
Сработали тунеядцы довольно криво, но в целом без претензий. Дружно потопали на площадку, а Максимов избрал позицию для наблюдения. Проходя мимо шпика, Борис Борисыч как-то незатейливо запнулся о вытянутую ногу и картинно растянулся. Шура матерно заорал. Субъект с газеткой растерялся. В органах он явно не работал – сыскарь на службе не стал бы ввязываться в потасовку. Слов Максимов не слышал, но беседа протекала на повышенных тонах. Оживление на детской площадке стало гаснуть. Мамаша увела озирающееся чадо, остальные притихли.
