Фигура грузно перевалилась с ноги на ногу и косолапо вошла в дом.
Садовник, догадался Максимов. Гуляем по ночам, ваше святейшество?
Не удостоив сыщика своим царственным взглядом, Петрович кривобоко проследовал мимо, завернул за лестницу и побрел в свою каморку.
А Максимов, вспомнив, что он сегодня не сыщик, – вернее, взрывы в голове напомнили, – отправился в свою каморку…
Ноги не слушались. Хорошо его отоварили – перспективно так. Он доволокся до крыльца, взгромоздился на продавленные ступени, где немного передохнул, поплелся дальше. Плюхнулся на койку и мгновенно выбыл из мира времени и пространства.
А в мире сновидений ему также не повезло. Теплая ночь обернулась немыслимой каторгой. Кошмар за кошмаром. Уродливые тени кривлялись и паясничали. Кто-то методично и размеренно бил кувалдой по голове. Оскаленная смерть в белом халате пыталась воткнуть в него шприц со строфантином, Максимов лихорадочно извивался и проявлял чудеса акробатики, увиливая от укола. Квадратная челюсть тупого охранника по прозвищу Бордюр клацала, кусая за нос. Отвратное ржание – корявая конечность с узловатыми пальцами сдирает пластырь с переносицы, образуется рваная, кровоточащая рана с копошащимися червями-паразитами… Лохматая, рогатая харя популярного библейского персонажа – горящие глаза, клыки из оскаленной рыжей пасти… И снова удары кувалды по голове, которая в силу невыясненных обстоятельств обращается в стеклянный шар и уже готова треснуть. Удары все сильнее, звонче…
Он проснулся оттого, что кто-то действительно самозабвенно лупил по стеклу. Серый рассвет набухал за окном, расползаясь блеклыми пятнами по стенам и потолку. В окно без устали тарабанили. Он смотрел на стены и не мог узнать свою каморку.
– Костик, мать твою, ты какого дьявола заперся? – долетел с улицы раздраженный голос Екатерины. – А ну, отопрись немедленно, мать твоя пришла, молока принесла…
Похоже, состояние не улучшилось. Кровавые дьяволята в глазах, тошнота у горла. Он вылез из комнаты, поковылял, держась за стеночки, по коридору.
– А ты знаешь, командир, что изволишь спать на моей кровати? – строго вымолвила осунувшаяся за ночь Екатерина. – Мама моя… – всплеснула руками и прижала их к сердцу, – Косаренко и тот краше… А ну в постель немедленно, не злить меня!
Он опять лежал пластом на Екатерининой кровати, вспоминая ночные события, а Екатерина бегала вокруг него кругами, снимала ботинки, заворачивала в одеяло, прилаживала на горячий лоб мокрое полотенце.
– Вы добились успехов, Катюша? – вопрошал, проваливаясь в бездонную бездну, Максимов.
– Все пучком, Костик, работаем, – уверяла хлопочущая сотрудница. – Новых трупов не поступало, рутина… Результатов, правда, с гулькин нос, зато видимость кипучей деятельности обеспечена на пять с плюсом… Ну что тебе поведать, Костик? Подвода с трупом ушла, результаты вскрытия еще не обнародованы, но скажу тебе прямо – погиб от строфантина. Дом обложен охраной – мышь не проскочит. Обшаривают все комнаты на предмет обнаружения неучтенного лекарственного препарата. Шалевич мечет молнии. Ухватов посреди ночи проводил совещание с уцелевшими корешами. О чем базар, народу не поведали, но разговор велся на повышенных тонах. Установка прежняя – с территории «Борового» никого не выпускать. За непослушание – кара. Фигуранты допрошены…
– К огромному сожалению, все спали… – прошептал Максимов.
– К огромному, да, – согласилась Екатерина, – Проверить их слова невозможно, а психологический аспект не работает. Нельзя сказать, кто из них наиболее взволнован, все взволнованы! Вернер плюнул на это дело и улегся в гостиной… Ах, прости, Костик, я тебе попить принесла.
Спохватившись, Екатерина вскрыла емкость с этикеткой, просунула ладошку под шею больному и вставила в рот горлышко.
– В братской Белоруссии изобрели прохладительный напиток из картошки – это он и есть. Продукт ужасно дефицитный, импортный. Неплохо?
– Прохлаждает, ничего. – Максимов откинул голову на подушки и закрыл глаза.
– Ну ты давай болей, выздоравливай, – заторопилась Екатерина. – Пойду будить наше порождение хаоса, пусть работает, а то уж весь диван отлежал, охрану искушает…
Когда он очнулся во второй раз, в комнате никого не было. Из отпущенного Ухватовым времени минуло десять часов. Практически убежденный, что работа стоит на месте, Максимов натянул ботинки, побрел на улицу.
На крыльце ему сделалось совсем дурно – ноги подкосились, земля свирепо надвинулась. Он схватился за перила, перевел дыхание. Флигель явно не желал отпускать жильца на волю. И резонно, кстати, делал – состояние мерзейшее. Свежий воздух раскрутил карусель в голове. И куда его так грамотно долбанули?
Передохнув, он потащился обратно в домик, обнял унитаз и долго изливал душу в журчащее, проеденное желтизной нутро, пока вконец не обессилел. Дополз до кровати и разом отключился.
«Порождение хаоса» заявилось в начале пятого, когда Максимов начал приходить в себя и даже спустил ноги на пол.
– Гостинцев принес, – обрадовал Вернер, с металлическим лязгом водружая на стол пакет.
– Тяжеловат, – осторожно заметил Максимов.
– Так вестимо, – хохотнул Вернер, – это тебе не пошлые апельсины. – Запустил руку в пакет и извлек увесистый пожарный топорик с красной ручкой и плоским обушком.
– Это гостинец? – посмурнел Максимов.
– Это улика, тундра, – снисходительно объяснил Вернер. – Девять шансов из десяти, что вот этой штуковиной тебя и отхреначили. Пожарный щит на втором этаже видел? Как раз оттуда. Висел обушком вправо. А вот вчера уже висел обушком влево – я мимо проходил, запомнил. Ты же знаешь, у меня феноменальная память…
– Постой, – перебил Максимов, – ты зачем его лапаешь? А вдруг…
– А вдруг бывает только ГБР – группа быстрого реагирования, – доходчиво объяснил Вернер, – еще бывает ГНР – группа немедленного реагирования – но это уж совсем вдруг. О чем это я? Ах да, вспомнил: у начбеза в багажнике по нелепой случайности оказался набор юного криминалиста – так мы эту хреновину измазали кисточкой вдоль и поперек – нет на ней никаких отпечатков. Кстати, я тебе еще один гостинец принес. – С этими словами Вернер извлек из пакета плоскую ребристую фляжечку и сунул Максимову: – Живой водицы испить не желаете?
– Тоже из картошки? – с подозрением принюхался сыщик.
– Ну не знаю, – удивился Вернер, – на этикетке было написано что-то про армянский коньяк.
– Давай дальше. – Максимов с наслаждением отхлебнул и застыл в ожидании чуда. Чудо не замедлило явиться – напиток с изумительными целебными качествами тонко заструился по жилам, сводя к пустяку головную боль.
– Вот и щечки зарумянились, – обрадовался Вернер. – Излагаю дальше. Косаренко, как и следовало ожидать, сгубил строфантин – заключение специалистов. В доме дьявольский препарат не обнаружен – перевернули все два раза и искали в самых неожиданных местах. Шалевич злобствует. Лизавета буйствует – разбила о косяк литровую мартини и не хочет убирать свое же свинство. Марголин прогибается – лично сторожит покои шефа и пускает только по спецпропускам. Черкизова на все забила – сидит в беседке и усиленно моргает. Горничная Юля проплакала полдня, теперь занимается домашним хозяйством. Пока не плачет. Пузырь принял «французского ерша» – вина с коньяком – сломал спиннинг, густо обхамил Екатерину, планировавшую взять у него интервью, и таинственным образом пропал. Последний раз его видели в кустах напротив ворот. Сидел и щелкал на всех зубами. Словом, никаких успехов, Константин Андреевич. Ждем не дождемся твоего возвращения в строй.
