А сыщику лишь бы день простоять, да ночь отлежаться, да еще один день…
Он невольно засмеялся, представив реакцию коллег на новое приключение начальника. «Батюшки! – воскликнет Екатерина. – Провалилась-таки наша глыбища ума… Прошу заметить, Константин Андреевич, что, невзирая на двоякое к тебе отношение, никто из нас не пожелал в сердцах: «Да чтоб ты провалился!» Это были не мы». «Закусывать надо, командир», – ухмыльнется Вернер. «Это правильно, – вылезет из-за компьютера Олежка. – Мир уцелел, потому что закусывал…»
Резонно полагая, что любая дорога куда-нибудь ведет, Максимов поднялся и, стараясь придерживаться правой стены, отправился куда глаза не глядели…
Антураж практически не менялся. Прямой, как шпала, тоннель, спертый воздух (откуда же он поступает?), насыщенный тяжелой едкой взвесью, запах прелой глины. Периодически из мрака вырисовывались массивные вертикальные опоры, уходящие к своду. Тянулась загадочная узкоколейка. Все, что радовало в повседневной жизни – гробовая тишина, отсутствие надписей на стенах, возможность побыть одному, – внезапно стало тяготить. Навязчивой паники он пока не испытывал, но отдельные симптомы так называемой фобофобии (боязни заполучить какую-нибудь фобию) уже проявлялись. На двадцатой минуте с сознанием стали происходить какие-то выверты. От изматывающей тупой боли стартовали неприятные галлюцинации. Из-за поворота (которого в принципе не было в этом тоннеле) бесшумно выкатила вагонетка – он видел ее прекрасно: отбитые ржавые бока, поясок из равнополочного профиля, крохотные разболтанные колеса… Некто бледный, вцепившись в ограждение вагонетки, пригвоздил его к полу хищным горящим взором. За спиной у «нелюдя» подпрыгивал ствол автомата… Уж больно реальная галлюцинация! Психические неполадки начинаются? Хорошо еще, что это протекало в тишине. Вагонетка растворилась, не успев поравняться с сыщиком. Остались воспаленные глаза – они проехали мимо и продолжали смотреть на него, пока не скрылись за поворотом. Он зажмурился и прислонился к холодной стеночке. Лучше бы не делал этого. Раньше он не замечал прохлады, царящей в подземелье (возбуждение, страх, лихорадочные варианты – понять можно), а теперь холод перекинулся от стены за воротник. Оледенел позвоночник, забила мелкая дрожь. А тут еще холодная змейка пробежала по шее. Он отпрянул, вскинув фонарь на уровень головы, – всего лишь задубевший и обросший грязью кусок электрического кабеля, похожий на мертвую гадюку. Переведя дыхание, Максимов потряс головой, выбивая дурь, и опасливо покосился за спину: не возвращается ли вагонетка? В одной из книг начала перестройки некий автор додумался до интересного народца, проживающего в подземных столичных коммуникациях. Фанатичные комсомольцы (и их подруги), не согласные с линией партии, после гибели лучшего друга всех комсомольцев ушли под землю и героически прожили там четыре десятилетия, воспитывая подрастающие поколения в духе подлинного марксизма-ленинизма. Наружу не выходили. Зыбкие призраки подземелья, бледные альбиносы с воспаленными глазами, бродили по катакомбам, вооруженные автоматами, и до полусмерти в течение полувека пугали призраков настоящих. Жалостливый спецназ, пришедший выколупывать (зачем?) этих «двинутых ленинцев», встретил яростное сопротивление и понес потери… Бред, конечно, но кто готов доказать, что в теории такое невозможно? Москва – приличный мегаполис, а под землей еще и втрое больше, но ведь и здешний сибирский город не из маленьких – миллиона полтора только прописанных, а сколько приезжих… И постоянно где-то чего-то роют.
От галлюцинаций помог комплекс упражнений (на взбалтывание). Вернувшись к удручающим реалиям, Максимов обнаружил новую неприятность – померк свет фонаря. Не вечный двигатель, понятно, однако при мысли о последствиях стало дурно. С этой минуты он простирал фонарь на расстояние вытянутых рук, фиксировал дорогу, затем снова гасил его и в полной темноте продвигался несколько метров. Когда темнота давила на глаза, повторял процедуру, сильно подозревая, что сойти с ума можно по-разному, а жизнь – не только борьба, но и иные виды спорта. Зачем вообще жечь дефицитное электричество? Тоннель прямой, никуда они оба (с тоннелем) не денутся. Зажав фонарь под мышкой, он начал двигаться в темноте, свободной рукой держась за стену. Каждый шаг приходилось прощупывать, снизился темп. Но спешить ему, в сущности, было некуда – не горит…
Чувство времени пропало. Туда же кануло ощущение пройденного пути. Он двигался на автомате, машинально переставляя ноги, и очень удивился, когда носок уперся в твердую преграду, инерция потащила дальше, и он наехал носом на что-то большое и непроходимое!
Максимов от испуга выронил фонарь, и пришлось попотеть, чтобы отыскать его среди камней. Единственная хорошая новость – фонарь горел! В остальном – ничего хорошего. Радужное будущее вновь откладывалось на неопределенный срок. Дорогу преграждал непроходимый завал из плотно сцементированных глиняных глыб! Покатая стена – без единой бреши. Похоронено все – узкоколейка, надломленная вертикаль. Возможно, в отдаленном прошлом произошел сильнейший обвал благодаря грунтовым водам и плывунам, и все, что было уровнем выше, аккуратно сместилось в тоннель, попутно закупорив сам пробой. А может, подорвали, навсегда отрезав тоннель от света в его конце…
Он упал на камни, щелкнул рычажком на фонаре и закрыл глаза. Уйма времени потеряна, воды нет, из продуктов несколько сомнительной целости сигарет. Холод успешно осваивал организм. Он поднялся на колени, посмотрел на часы. Удивительно: на циферблате поскрипывало стекло, но стрелки шли и светились. В начале десятого он свалился в подземелье, сейчас уже двенадцать. А ведь всю вокзальную магистраль от оперного театра до вокзала можно пройти за двадцать минут!..
Опять какой-то шаловливый гоблин уволок фонарь. Он лихорадочно шарил вокруг себя, пока не нащупал спасительную железку. Почему она оказалась дальше, чем он ее бросил? «Это не мистика, – бормотал Максимов, выбираясь на ровный участок тоннеля. – Это просто безалаберность, а мистика еще предстоит…»
Он шел в обратном направлении, держась за стену и шатко переставляя ноги. Время превратилось в извилистую сороконожку. Боль в голове разошлась не на шутку. Протяжный звон в ушах раздирал барабанные перепонки. Дважды он ронял фонарь и, матерясь от боли в суставах, протирал колени. К тому моменту, когда Максимов уперся в один из фрагментов рухнувшей глыбы, означающий возвращение на круги своя, жить практически не хотелось. Стоит только лечь, закрыть глаза, и вот оно… «Экзитус леталис» («Долетался»). Он поборолся с желанием лечь и вышел в этой борьбе победителем. Сунул в рот два пальца и выдавил из желудка все, что там было. Можно жить. Осталось лишь дойти до другого конца тоннеля, упереться в новый завал и поздравить себя с переходом в иное качество бытия (не материальное).
Пройдя от места обрушения метров сорок, Максимов начал фиксировать перемены в антураже. Рука, которой он придерживал стенку, куда-то вдруг провалилась. Повороты не бывают такими крутыми. Он включил фонарь, обозрел продолговатую нишу в толще стены и, сильно удивленный, сунулся внутрь. «Любопытной Варваре» ничего не оторвали, но и приятного было мало. Глубокий склеп с покореженными земляными стенами – возможно, много десятилетий назад это помещение выполняло некую функцию (фрагмент воздухозабора, например), но сейчас могло служить лишь комнатой страха. Парочка скелетов в истлевших власяницах на фоне замшелой стены смотрелась бы весьма уместно.
