– Запись?
– Да.
– А что конкретно? Какой кусок?
– Да с обеда того дня мы начали смотреть и почти до вечера просмотрели. Что-то перематывали вперед. Что-то обратно возвращали.
– Какие именно куски, не помните?
– Помню, – кивнул мужик, он больше не упрямился, накурился, настроение улучшилось, и он говорил охотно. – Эпизод, где парень в красной куртке входит и выходит, несколько раз смотрели. А потом несколько раз тот кусок, как часа через три-четыре в подъезд мужик какой-то заходит.
– Мужик?
Этот эпизод сам Володин просматривал несколько раз. Но узнать во входящем кого бы то ни было они не смогли. Мужчина искусно спрятал лицо, нагнувшись. И сгорбился так, и так сильно приволакивал ноги, что представления о его росте и телосложении у них были весьма приближенные. Поначалу вообще на него никто не обратил внимания, думали, пьяный жилец выделывается. Это потом уже, когда отпечатки всплыли, они начали заново досконально все просматривать. И вот обнаружили этого паяца.
– Да. Мужик. Он еще чего-то корячился перед камерой. Согнулся, морду спрятал, хромать начал. Комедию ломал, понятно. А потом прямо юрк – и нет его. И обратно как выходил, умора!
Видел ту умору Володин. Дядя просто распластался, лег на перила подъездной лестницы и сполз по ним мордой вниз. Ну, пьяный и пьяный, не отличить.
– Мы подумали, что это пьяный жилец вашего подъезда, – признался нехотя Илья.
– Нет, такого у нас нет. Хотя к одним на третий этаж публика такого масштаба ходит без конца. Я тоже, если честно, думал: их гость. А вот баба разволновалась.
– Да?! – теперь уже и Володин разволновался. – Она что, узнала его?
– Его, может, и нет. А вот куртку…
– Что куртку?
– Знакомая, говорит, курточка. И задумалась так. А потом еще чаю попросила. Я метнулся за водой, а когда вернулся – ни ее, ни диска.
Мужик вздохнул, печаль заволокла его глаза. Трудно было понять, о чем больше он жалеет: о пропавшем диске, последовавшем за этим увольнении или о том, что дама исчезла, не попрощавшись.
– Значит, куртку, говоришь, узнала…
Володин задумчиво покусал нижнюю губу.
Откуда Петровская могла узнать одежду входившего? Он же в ней вошел, в куртке этой, в ней и вышел. Он даже на всякий случай у дежурного уточнил, потому что сам не помнил. Тот подтвердил. Да, в чем вошел дядя, в том и вышел. Значит, она уже видела раньше эти одежды и, возможно, видела этого человека. То есть узнала?!
– Выходит, так, – кивнул дежурный, осторожно оттеснил Володина от водительской двери. – А что хоть за дела-то? Что она натворила-то? Она ведь к мужику к этому долго ходила. Любовь у них была. И что она наделала?
– Да уж наделала дел, – с печалью выдал Володин, не желая вдаваться в подробности.
Подробности были таковы, что Петровская, видимо узнав человека с записи, прямиком направилась к нему. Или позвонила, назначила ему встречу, пригрозила разоблачением, он ее и убил.
Кто же это может быть?! Кто???
Осенило его, когда он уже почти доехал до Анны.
Конечно, дядя не мог не быть ей знакомым! Его спутник за руку здоровался с ее сыном во дворе. Он и ее сын были знакомы! Так почему спутник того молодого прохвоста не мог быть знаком ей?!
Глава 14
– Обещай мне, что ничего, ничего никому не расскажешь! – судорожно шептала ему Ленка, пока они ехали в лифте.
Она почему-то все время плакала. Он, оцепенев, ничего почти не понимал и не чувствовал, кроме дикого холода.
– Обещаю!!! – Его сильно трясло, хотя она усиленно растирала ему руки, плечи, живот. Грела своим дыханием. – Обещаю, Лен!
– Вот и молодец! Молчи! До тех пор, пока нас не заберут отсюда. Ага?
– Ага.
Его колени тряслись и подгибались, хотя в подъезде было тепло, а в лифте даже душно.
– Приедет твой Громов и заберет. Нам нужно выждать немного времени. Совсем немного. – Она всхлипнула, прижав голову к его груди и крепко обнимая за талию. – Нам опасно сейчас ехать в офис к твоему отцу. Опасно ко мне. А тут… Тут нас искать не станут. Так ведь?
– Н-наверное.
Зубы вдруг начали стучать друг о друга, но в то же время они казались ему мягкими, и язык вдруг стал великоват для его рта. И горло… Что-то застряло в горле и отвратительно давило.
– Приедет твой Громов и вывезет нас. Потом ты встретишься с отцом, и все…
– И все… – Эхом отозвался он, отрешенно прислушиваясь к мерзкому металлическому шуму лифта.
– Громов нас спасет. Он тебя спасет, – шептала у его сердца Ленка. – И все будет хорошо. Все будет хорошо.
Милая, наивная Ленка, Леночка, Аленка.
Ничего уже хорошо не будет, ничего! Мамы больше нет! Его теперь некому прощать. Он остался один на один с тяжким грузом непрощения. Она умерла!!! Она погибла и так и не узнала, что он ничего не делал! Ничего! Он просто дал в морду тому красивому наглому хаму, с которым у нее был роман. Он ударил его, раз и два. Он разбил ему нос – и все. Нет, еще он круто оскорбил его и пригрозил, что если он еще раз посмеет влезть в их семью, то он его…
Никакого ножа. Никакого оружия. Ничего такого не было.
Мама не поверила. Она была раздавлена. Она была уничтожена мыслью о том, что ее любимого человека больше нет. И еще больше была уничтожена мыслью, что лишил ее счастья собственный сын.
Она его ненавидела. И умерла с этим. И как теперь?! Ему-то теперь как???
– Ленка… – шепнул он ей в макушку. – Ленка, я этого не переживу!
Она сразу угадала, что он имеет в виду. Угадала, что не собственной смерти он боится, а материной не переживет. Еще теснее прижалась к нему и тихо заплакала, нежно поглаживая ему голую поясницу.
Комок в горле вдруг взорвался с диким звуком, или это он заорал, обнимая свою девушку с силой. И слезы хлынули из его глаз. Много, очень много слез, которых ему было нечего стыдиться.
Металлический скрежет оборвался, лифт встал, и через пять секунд двери распахнулись.
– Идем, – потащила она его в коридор. – Давай, ты совершенно озяб. Тебе надо что-то надеть, согреться и немного прийти в себя.
Этого не получится. Он знал это совершенно точно. Он не сможет быть прежним, не сможет жить счастливо, не сможет больше смеяться и любить Ленку так, как раньше. Нет, он будет ее любить. Конечно, будет. Но иначе. Со страхом, с надрывом, с неверием в то, что все будет отлично. Он постоянно будет бояться ее потерять.
– Звоню? – Ленка занесла руку над дверным звонком.
– Звони, – ответил он, не будучи уверен в том, что они поступают правильно. Но так велел отец. Значит, так надо. Анализировать чьи-либо действия сейчас он был не в состоянии.
