— Значит, смерть Коко была несчастным случаем?
— Думаю, что это был несчастный случай, ловко подстроенный
Дэвидсоном.
Она была очень зла на Кроншау за его упреки и за то, что он
отнял у нее кокаин. Дэвидсон снабдил ее кокаином и, возможно, предложил
увеличить дозу.
— И еще одно, — сказал я. — Альков и занавески. Как вы об
этом узнали?
— Друг мой! Ну уж это проще простого! В кабинете сновали
туда сюда официанты. И если бы тело лежало на полу, его бы сразу заметили. Его
нужно было куда-то спрятать. Поэтому я решил, что там был альков, скрытый за
занавесками. Дэвидсон спрятал там тело, а позже, обратив на себя внимание в
ложе, вынул его оттуда, прежде чем окончательно покинуть бал. Он умный парень!
Но по блеску зеленых глаз Пуаро я понял, что он хотел
сказать — умный, но не умнее самого Эркюля Пуаро!
Случай в Маркет-Бейсинге
— Нет, все-таки нет ничего приятнее нашей английской
провинции… — заметил инспектор Джепп, глубоко вдыхая воздух через нос и выдыхая
через рот — наиболее правильным, по его мнению, образом.
Пуаро и я дружно ему поддакнули. Это была идея инспектора —
поехать на выходные в небольшой городок Маркет-Бейсинг. За порогом офиса в
Скотленд-Ярде Джепп был рьяным любителем природы и мог сколько угодно
рассуждать о крошечных растениях с невероятно длинными латинскими названиями
(правда, он как-то странно произносил эти названия) с гораздо большим пылом,
чем обстоятельство какого-либо очередного преступления.
— Нас там никто не знает, и мы никого не знаем, — пояснял
он. — И в этом вся прелесть.
Все его расчеты, однако, не оправдались: отравление мышьяком
в деревушке, расположенной в пятнадцати милях от Маркет-Бейсинга, заставило
местного констебля искать встречи с сотрудником Скотленд-Ярда. Такое почтение к
его персоне еще больше усилило благодушное настроение Джеппа. В воскресенье мы
завтракали в деревенской гостинице; светило солнце, ветки жимолости пробивались
в окно, и мы были в наилучшем расположении духа. Яичница с беконом была
восхитительна, кофе — не так хорош, но достаточно горяч и вполне пригоден к
употреблению.
— Вот это жизнь! — сказал Джепп. — Когда уйду на пенсию,
куплю себе домик в деревне, подальше от всех этих преступлений.
— Le crime, il est partout
[87]
, — заметил Пуаро, беря еще
кусочек хлеба и поражаясь дерзости усевшегося на подоконник воробья.
Я процитировал:
Морды кроличьи приятны,
Жизнь их личная — позор!
Что творят! Невероятно!
Намекну — потупишь взор.
— Боже мой, — признался, потягиваясь, Джепп, — кажется, я
смог бы съесть еще одно яйцо и пару ломтиков ветчины. Что скажете, капитан?
— Присоединяюсь, — добродушно ответил я.
— А вы, Пуаро?
Пуаро покачал головой.
— Не следует чересчур перегружать желудок — тогда мозг
отказывается работать, — назидательно заметил он.
— А я рискну еще немного добавить, — засмеялся Джепп. — А
вам действительно лучше не надо, что-то за последнее время вы здорово
располнели, Пуаро. Еще две порции яичницы с беконом, мисс!
В этот момент внушительная фигура заполнила собой весь
дверной проем. Это был констебль Поллард.
— Прошу прощения за беспокойство, джентльмены, но мне
необходим совет инспектора.
— У меня выходной, — торопливо произнес Джепп. — Никакой
работы! А, собственно, в чем дело?
— В Лей-хаусе застрелился один джентльмен.
— Да, чего только не случается, — безучастно произнес Джепп.
— Наверное, долг или женщина. Сожалею, но ничем не могу помочь, Поллард.
— Дело в том, — продолжал констебль, — что он не мог
застрелиться. По крайней мере, так считает доктор Гайлз.
Джепп отставил чашку.
— Не мог застрелиться? Что вы имеете в виду?
— Так говорит доктор Гайлз, — повторил Поллард. — Он очень
озабочен случившимся и утверждает, что это совершенно невозможно. И хотя дверь
и окно были заперты изнутри, он все равно настаивает, что это не самоубийство.
Последние слова послужили толчком. Очередная порция яичницы
с беконом была отменена, и спустя несколько минут мы уже спешили по направлению
к Лей-хаусу. По дороге Джепп нетерпеливо расспрашивал констебля.
Погибшего звали Уолтер Протеро. Это был человек средних лет
и в некотором роде отшельник. Он появился в Маркет-Бейсинге восемь лет назад,
сняв в аренду Лей-хаус — заброшенный, быстро приходивший в негодность дом.
Занимал он всего одну комнату, за домом же присматривала экономка, которую он
привез с собой. Звали ее мисс Клег. Это была весьма достойная женщина, о
которой в деревне говорили только самое хорошее. В последнее время у господина
Протеро гостили мистер и миссис Паркер из Лондона. Сегодня утром мисс Клег
обнаружила дверь запертой. Не дождавшись ответа хозяина, она встревожилась и
позвонила в полицию и доктору. Констебль Поллард и доктор Гайлз прибыли почти
одновременно.
Общими усилиями им удалось выломать дубовую дверь спальни.
Протеро лежал на полу с простреленной головой и пистолетом в
правой руке. На первый взгляд не было никаких сомнений в том, что это
самоубийство.
Однако, осмотрев тело, доктор Гайлз пришел в замешательство.
Он отвел констебля в сторону и рассказал ему о своих подозрениях. Тут-то
Поллард и подумал о Джеппе. И, попросив доктора остаться рядом с телом, сам
поспешил в гостиницу.
К тому времени как констебль завершил свой рассказ, мы
подошли к Лей-хаусу, большому заброшенному дому, окруженному садом, заросшим
сорняками. Парадная дверь была открыта, и мы сразу же прошли в холл, а оттуда —
к маленькой комнате, откуда доносились голоса. В комнате было четыре человека:
несколько безвкусно одетый господин с хитрым, неприятным лицом, который мне
сразу не понравился; женщина, довольно привлекательная, но с несколько
грубоватыми чертами лица и тоже, видно, себе на уме; поодаль стояла еще одна
женщина в опрятном черном платье, как я понял, экономка, и высокий мужчина в
твидовом спортивном костюме, с умным и властным лицом. Видно было, что он тут
главным распорядителем.
— Доктор Гайлз, — сказал констебль. — Инспектор Джепп из
Скотленд-Ярда, его друзья.
Доктор приветствовал нас и представил мистеру и миссис
Паркер. Затем мы последовали за ним наверх. Поллард, повинуясь жесту Джеппа,
остался внизу, как бы присматривать за домочадцами. Доктор провел нас наверх и
вдоль по коридору к спальне. Дверь спальни была выломана и лежала теперь на
полу комнаты.
