— Чем же, мадам?
— Судьбой моего старшего сына. У меня двое сыновей: Рональду
восемь лет, Джеральду — шесть…
— Продолжайте, мадам. Каковы же причины вашего беспокойства?
— Мосье Пуаро, в течение последних шести месяцев он трижды
был на волосок от смерти. В первый раз он чуть не утонул, когда мы отдыхали
летом в Корнуолле; во второй — выпал из окна детской комнаты, а в последний —
чуть не отравился птомаином
[94]
.
Вероятно, уловив на лице Пуаро скептическое выражение, мадам
Лемесюрье после едва заметной паузы продолжила:
— Я понимаю, вы думаете, что я просто глупая женщина и делаю
из мухи слона.
— Поверьте, мадам, я так не считаю. Для любой матери
естественно огорчиться из-за таких событий, но я вряд ли смогу вам чем-либо
помочь. Я ведь не Ie bon Dieu
[95]
, и мне не дано распоряжаться чьими-то
судьбами! Я посоветовал бы вам установить на окне детской комнаты решетку; а
что касается еды, что может сравниться с материнской заботой?
— Но почему все это случается именно с Рональдом, а не с
Джеральдом?
— Я думаю, виновник — случай, мадам!
— Вы так думаете?
— А что по этому поводу думаете вы, мадам? Вы и ваш супруг?
По лицу мадам Лемесюрье проскользнула тень.
— С Хуго бесполезно говорить об этом, он и слушать не будет.
Как вы, вероятно, слышали, над нашей семьей тяготеет проклятье, из-за которого
старший сын никогда не сможет стать наследником своего отца. Хуго верит в это.
Он суеверный человек и слепо верит в рок, преследующий их род. Когда я делюсь с
ним своими страхами, он твердит одно: это проклятие, и его невозможно избежать.
Но я родом из Штатов, мосье Пуаро, а мы, американцы, не очень-то верим в
проклятия. Нам нравится, когда подобные истории связаны с аристократическими
семьями, это придает им очарование таинственности. Я была комедийной актрисой
на вторых ролях, когда мы встретились с Хуго. Тогда мне казалось, что фамильное
проклятие — это нечто занимательное, существующее только в старинных легендах. Такие
истории приятно послушать зимним вечером у камина. Но когда речь идет о твоих
собственных детях… Я обожаю своих детей, мосье Пуаро. Ради них я готова на все!
— Так вы не верите в фамильное проклятье, мадам?
— Но, мосье, может ли проклятье подрезать стебель плюща?
— Как вы сказали, мадам? — с удивлением воскликнул Пуаро.
— Я говорю, может ли фамильное проклятье или чье-то
привидение, я имею в виду ту заживо замурованную женщину, подрезать стебель
плюща? Что же касается случая в Корнуолле.., конечно, любой мальчик может
заплыть слишком далеко — хотя Рональд умеет плавать с четырех лет — и потерять
силы… Но история с плющом — это уже нечто другое. Мальчики часто так играли:
взбирались и спускались по плющу, пока однажды — Джеральда не было в тот момент
дома — плющ не выдержал и Рональд не упал. К счастью, все обошлось. Но я тут же
осмотрела плющ: стебель его был глубоко надрезан, мосье Пуаро, надрезан,
понимаете…
— То, что вы говорите, мадам, очень серьезно. Вы сказали,
что младшего сына в тот момент не было дома?
— Да.
— А в случае с отравлением? Его тоже не было дома?
— Нет-нет, тогда они были вместе.
— Любопытно, — пробормотал Пуаро. — А теперь расскажите мне,
мадам, обо всех обитателях вашего дома.
— Мисс Сондерс — гувернантка, Джон Гардинер — секретарь
моего мужа… — Мадам Лемесюрье умолкла, как бы в замешательстве.
— И кто еще, мадам?
— Майор Роджер Лемесюрье, его вы тоже видели в тот печальный
вечер. Он часто бывает у нас.
— Да-да, припоминаю. Кузен Роджер?
— Двоюродный кузен. Он не принадлежит к нашей фамильной
ветви. Но сейчас, кажется, именно он является ближайшим родственником моего
мужа. Очень приятный человек, мы все к нему привязаны, а мальчики так просто
души в нем не чают.
— Не он ли научил их взбираться по плющу?
— Может быть. Он довольно часто участвует в их шалостях.
— Мадам, я приношу вам свои извинения за то, что поначалу не
придал вашим страхам должного внимания.
Опасность вполне реальна, и мне кажется, я смогу вам помочь.
Пригласите нас обоих к вам погостить. Ваш супруг не станет возражать?
— О нет. Но он считает, что все бесполезно. А меня приводит
в бешенство, что он ничего не предпринимает и покорно ждет смерти нашего
Рональда.
— Успокойтесь, мадам. Давайте составим план действий.
План был составлен тщательнейшим образом, и уже следующий
день застал нас в пути на север. Пуаро пребывал в глубокой задумчивости. И
вдруг неожиданно спросил:
— Винсент Лемесюрье выпал из такого же поезда, как наш?
Он слегка выделил слово «выпал».
— Вы подозреваете какую-то нечистую игру? — спросил я.
— А вам не приходила в голову мысль, Гастингс, что некоторые
несчастья в роду Лемесюрье могли быть, скажем так, подстроены? К примеру,
смерть Винсента. Или тот случай с ружьем, — когда юноша застрелился — в нем
есть что-то настораживающее. Допустим, ребенок сам выпал из окна детской и
разбился; сам факт вполне возможен и не вызывает подозрений. Но почему именно
этот ребенок, Гастингс? Кто выигрывает от смерти старшего сына? Его младший
брат, которому шесть лет от роду. Абсурд!
— Возможно, с младшим они намереваются разделаться позднее,
— предположил я, хотя имел весьма смутное представление о том, кто скрывается
за этим «они».
Пуаро покачал головой. Мое предположение его явно не
удовлетворило.
— …отравление птомаином, — продолжал рассуждать он. —
Атропин
[96]
вызывает сходные симптомы. Да, наше присутствие необходимо.
Мадам Лемесюрье радостно приветствовала нас. Она проводила
нас в кабинет мужа и оставила наедине с ним. Хуго очень изменился со времени
нашей последней встречи. Он стал еще более сутулым, а лицо приобрело странный
бледно-серый оттенок. Выслушав объяснения Пуаро по поводу нашего присутствия в
доме, он наконец произнес:
