— В таком случае выходит, что они пришли к Ридберну вместе?
— Конечно. Вы помните, как она замялась, когда я спросил, не
боялась ли она одна идти в Мон-Дезир? Она взяла с собой Джона Оугландера, и мне
кажется, что это обстоятельство весьма испортило настроение Ридберну. Они
поссорились — Ридберн, наверное, оскорбил Валери, Джон взорвался и ударил его.
Остальное вы знаете.
— Но почему они заявили, что весь вечер играли в бридж?
— Да потому, что игра в бридж подразумевает четверых игроков
— простая, но очень удачная мысль. Кому бы могло прийти в голову, что в тот
вечер игроков было только трое?
— Я не понимаю только одного: что общего у танцовщицы Валери
Сентклер с Оугландерами?
Пуаро с жалостью поглядел на меня.
— Странно, что вы не заметили очевидного, Гастингс, хоть и
разглядывали их семейный портрет гораздо дольше, чем я. Может быть, вторая дочь
миссис Оугландер и умерла для своей семьи, но для всего мира она воскресла под
именем Валери Сентклер!
— Что?!
— Неужели вы не заметили сходства между сестрами, когда
увидели их вместе?
— Нет, — признался я, — мне показалось, что они очень
разные.
— Это оттого, что вы слишком доверяетесь своим романтическим
впечатлениям, мой дорогой Гастингс. На самом деле черты лица у них очень
схожие, и цвет волос и глаз. Самое поразительное, что родные Валери стыдятся
ее, и она отвечает им тем же. Тем не менее в момент опасности она бросилась
искать защиты и покровительства у своей семьи. Все-таки родственные узы —
удивительная вещь! В этом семействе все умеют неплохо притворяться — отсюда и у
Валери актерский талант. Я, как и принц Поль, верю в наследственность. А ведь
они чуть было не обманули меня — меня, Эркюля Пуаро! Но благодаря счастливой
случайности, а также одному вопросу, который я задал обеим женщинам, — им это
не удалось. Получалось, что они обе сидели лицом к окну, а этого быть не
могло
[116]
.
— Что вы скажете принцу, Пуаро?
— Скажу, что у мадемуазель Сентклер просто не хватило бы сил
нанести Ридберну такие удары. Что же касается бродяги, то он вряд ли будет
найден. Да ведь принцу этого и не надо — главное, что его Валери вне
подозрений! Ну а еще я попрошу его передать мое глубочайшее почтение и
восхищение мадам Заре — забавное совпадение, правда? Мне кажется, это маленькое
дельце следует назвать «Загадкой трефового короля», как вы думаете, мой друг?
Пропавшие чертежи
Пуаро прочел телеграмму, и его глаза оживленно заблестели.
Торопливо выпроводив курьера, он повернулся ко мне.
— Собирайтесь, друг мой, и поскорее. Мы едем в Шарпле.
Я чуть не подскочил, услышав название знаменитого имения
лорда Элловея. Глава заново сформированного Министерства обороны, лорд Элловей
был заметной фигурой в кабинете. Он начинал в Палате общин, будучи тогда еще
только владельцем крупной машиностроительной фирмы и звался в ту пору просто
Ральфом Кертисом — теперь же о нем уверенно говорили как о перспективном
политике и наиболее вероятном кандидате в премьер-министры, — если, конечно,
слухи о состоянии здоровья Дэвида Макадама подтвердятся.
Внизу уже ждал «роллс-ройс», и, когда мощная машина понесла
нас во тьму, я засыпал Пуаро вопросами.
— Что это ему вздумалось посылать за нами среди ночи? —
недоумевал я. — Уже двенадцатый час.
— Без сомнения, что-то срочное… — пожал плечами Пуаро.
— Помнится, — обронил я, — несколько лет назад, еще в
бытность Ральфом Кертисом, он оказался замешан в на редкость неприглядную
историю…. Что-то такое с акциями… Он тогда сумел оправдаться, но вдруг всплыло
что-то новое?
— Друг мой, этого явно недостаточно, чтобы посылать за мной
среди ночи.
С этим пришлось согласиться, и остаток поездки прошел в молчании.
Выбравшись из Лондона, машина понеслась еще быстрее, и менее чем через час мы
уже были в Шарпле.
Величественный дворецкий провел нас прямо в кабинет, где уже
ждал лорд Элловей. Он стремительно поднялся нам навстречу — высокий худощавый
мужчина, энергию и властность, исходившую от которого, можно было ощутить
сразу.
— До чего же я рад вас видеть, мосье Пуаро! Вот уже второй
раз правительство обращается к вам за помощью. Никогда не забуду, что вы
сделали для нас во время войны, когда столь невероятным образом был похищен
премьер-министр
[117]
Ваша изумительная логика, ваша — скажем так — деликатность
только и спасли тогда положение.
Пуаро прищурился.
— Следует ли понимать это таким образом, что моей.., э..,
деликатности снова предстоит испытание?
— И еще какое! Сэр Гарри и я… О, позвольте представить вам.
Адмирал сэр Гарри Вэйрдейл, наш Первый лорд Адмиралтейства; мосье Эркюль Пуаро
и — если я не ошибаюсь — капитан…
— Гастингс, — подсказал я.
— Наслышан о вас, мосье Пуаро, — заявил сэр Гарри, пожимая
ему руку. — Дело очень странное. Если вы в нем разберетесь, будем вам
чрезвычайно признательны.
Пуаро вопросительно посмотрел на них, и лорд Элловей перешел
к делу.
— Разумеется, мосье Пуаро, вы понимаете: дело совершенно
секретное. Случилось ужасное: похищены чертежи новейшей подводной лодки типа
Зет.
— И когда это произошло?
— Сегодня вечером — менее трех часов назад. Думаю, что
масштабы несчастья вы прекрасно можете представить себе и сами. Крайне важно,
чтобы инцидент не получил огласки. Постараюсь изложить факты по возможности
кратко. На выходные у меня собрались адмирал (учтивый кивок в сторону сэра
Вэйрдейла) с женой и сыном, а также миссис Конрад — особа, прекрасно известная
в лондонском свете. Дамы разошлись по комнатам рано — около десяти, их примеру
последовал и Леонард Вэйрдейл. Сэр Гарри приехал в том числе и затем, чтобы
обсудить со мной параметры нового типа подводной лодки. Соответственно, я
попросил своего секретаря, Фицроя, достать из сейфа и подготовить для меня
чертежи и прочие относящиеся к делу документы. Чтобы не мешать ему, мы с
адмиралом вышли на террасу и прогуливались там, покуривая сигары и наслаждаясь
теплым июньским воздухом. Немного поговорив и докурив сигары, мы решили перейти
к делу. Мы как раз находились в дальнем конце террасы и повернулись, чтобы идти
обратно, когда мне показалось, что из двери выскочила какая-то тень, метнулась
через террасу и исчезла. Тогда я совершенно не придал этому значения. Я ведь
знал, что в комнате находится Фицрой, — мне и в голову не пришло заподозрить
что-то неладное. Разумеется, это непростительная беспечность с моей стороны.
Так вот, мы вернулись к этой двери и вошли в кабинет — одновременно с Фицроем,
вышедшим из холла.
