— Он просто один из местных молодых людей — без каких-либо
определенных занятий, если вы позволите мне так выразиться.
— А каким образом он стал вашим другом, можно узнать?
— Ну.., э.., один или два раза.., он выполнял кое-какие мои
поручения.
— Продолжайте, мосье, — сказал Пуаро. Хардмэн умоляюще
посмотрел на него. Было совершенно очевидно, что больше всего на свете ему не
хочется именно продолжать. Однако, поскольку Пуаро стойко хранил молчание,
Хардмэну пришлось это сделать.
— Видите ли, мосье Пуаро, всем известно, что меня интересуют
старинные ювелирные изделия. Иногда возникает необходимость продать фамильные
драгоценности — которые, как вы сами понимаете, очень нежелательно продавать на
рынке или даже через антиквара. Однако совсем иное дело — продать их мне
приватным образом. Вот Паркер и сообщает о подобного рода ситуациях и
обговаривает детали сделок, он поддерживает контакт с обеими сторонами,
устраняя, таким образом, определенную неловкость. Вот, к примеру, княгиня
Росакова привезла с собой из России фамильные драгоценности. Она очень
заинтересована в том, чтобы их продать. Бернард Паркер должен был устроить эту
сделку.
— Понятно, — задумчиво сказал Пуаро. — И вы полностью ему
доверяете?
— У меня никогда не было повода для сомнений.
— Мистер Хардмэн, а кого вы сами подозреваете из этой
четверки?
— О, мосье Пуаро, что за вопрос! Я же говорил вам, что это
все мои друзья. Я никого из них не подозреваю — или подозреваю всех в равной
мере, выбирайте, что вам больше нравится.
— Я с вами не соглашусь. Одного из этих четырех вы
подозреваете гораздо больше. Это не княгиня Росакова и не мистер Паркер. Это
либо леди Ранкорн, либо мистер Джонстон.
— Вы загнали меня в угол, мосье Пуаро. Самое главное для
меня — это чтобы не было скандала. Леди Ранкорн принадлежит к одной из
древнейших английских фамилий. Однако правда и то, и это прискорбнейшая правда,
что тетушка ее, леди Керолайн, страдала одним.., мм.., специфическим недугом;
безусловно, все ее друзья относились к этому с пониманием, и ее горничная
всегда возвращала чайные ложки и прочие мелочи. Вы понимаете, что я имею в
виду!
— Итак, у леди Ранкорн была тетушка, страдавшая
клептоманией? Очень интересно. Вы позволите мне осмотреть этот сейф?
Получив согласие мистера Хардмэна, Пуаро открыл дверку
сейфа. Но нашему взору предстали лишь пустые, обитые бархатом полки.
— Даже сейчас дверь как следует не закрывается, —
пробормотал Пуаро, попытавшись снова ее захлопнуть. — Интересно, почему бы это?
Ага, а это что такое? Так, створкой защемило перчатку. Мужскую перчатку.
Он протянул ее мистеру Хардмэну.
— Это не моя перчатка, — заявил тот.
— А это что еще? — Пуаро быстро нагнулся и подобрал с нижней
полки сейфа какой-то небольшой предмет. Это оказался черный с блестящим отливом
портсигар.
— Это мой портсигар, — воскликнул мистер Хардмэн.
— Ваш? Не может быть, мосье. Ведь это не ваши инициалы.
Он указал на монограмму из двух платиновых переплетенных
букв.
Хардмэн взял его.
— Вы правы, — сказал он. — Очень похож на мой, только
инициалы другие. «В» и «Р». Боже ты мой! Parker! Bernard Parker!
[134]
— Похоже, что так, — произнес Пуаро. — Довольно-таки
рассеянный юноша. Особенно если и перчатка тоже его. Это была бы двойная улика,
не правда ли?
— Бернард Паркер, — пробормотал Хардмэн. — Ну прямо гора с
плеч! Что ж, мосье Пуаро, теперь, я надеюсь, вы быстро вернете драгоценности.
Либо передайте это дело в руки полиции, если посчитаете.., то есть, если будете
вполне уверены, что это он…
— Ну что ж, мой друг, — сказал мне Пуаро, когда мы вместе
вышли из дома, — у этого мистера Хардмэна для титулованных особ — один закон, а
для простых людей другой. Что же касается меня, то, покуда я еще не титулован,
я на стороне простых смертных. Мне симпатичен этот юноша. Нет, определенно это
происшествие производит какое-то странное впечатление. Хардмэн подозревает леди
Ранкорн, я подозреваю княгиню и Джонстона, а виновным оказывается эта мелкая
сошка, Паркер.
— А почему вы подозревали тех двоих?
— Черт возьми! Ведь это так просто — быть русской беженкой
или южноафриканским миллионером. Любая женщина может выдать себя за русскую
княгиню; кто угодно может купить дом на Парк-лейн и назваться южноафриканским
миллионером. Кто станет им возражать? Однако я примечаю, что мы вышли на
Бари-стрит. Здесь, кажется, живет наш рассеянный юный друг. Так что давайте,
как это вы говорите, ковать железо, пока горячо.
Мистер Бернард Паркер был дома. Мы застали его возлежащим на
диване среди подушек, облаченным в потрясающий фиолетово-оранжевый халат. Мне
редко приходилось испытывать большую неприязнь к кому-либо, чем к этому юнцу с
бледным капризным лицом и манерно-картавой речью.
— Доброе утро, мосье, — деловито поздоровался Пуаро. — Я
пришел по просьбе мистера Хардмэна. Вчера, во время приема, кто-то украл все
его драгоценности. Позвольте задать вам вопрос, мосье… Это ваша перчатка?
Мыслительный процесс мистера Паркера, видимо, был несколько
заторможенным. Он уставился на перчатку так, как будто не очень понимал, о чем
его спрашивают.
— Где вы ее нашли? — изрек он наконец.
— Это ваша перчатка, мосье?
Мистер Паркер, по-видимому, все-таки сумел сосредоточиться и
ответил:
— Нет, не моя.
— А портсигар, ваш?
— Разумеется, нет. Я всегда ношу свой, серебряный.
— Ну что ж, отлично, мосье. Тогда я передаю дело в полицию.
— О, послушайте, я бы на вашем месте этого не делал! —
воскликнул мистер Паркер в некотором замешательстве. — Дьявольски безжалостный
народ вся эта полиция. Подождите немного. Я схожу повидаюсь со стариком
Хардмэном. Послушайте — да погодите же минуту…
Однако Пуаро очень решительно двинулся к выходу.
— Мы подбросили ему кое-что, над чем ему следует
призадуматься, — усмехнулся он. — Завтра посмотрим, что из этого получилось.
Однако судьбе было угодно напомнить нам о деле Хардмэна в
тот же день. Спустя пару часов дверь гостиной Пуаро вдруг распахнулась, и в
комнату вихрем ворвалась дама в собольих мехах (было холодно, как бывает только
в Англии июльским днем) и в немыслимой шляпе с огромной эгреткой. Княгиня Вера
Росакова оказалась весьма импульсивной личностью.
