Под этим изобретательным предлогом я был допущен в дом.
После короткой беседы, которой меня, несмотря на очевидное нездоровье,
удостоила мать покойного депутата, импозантная и аристократическая личность,
меня предоставили самому себе.
Любопытно, мой друг, сможете ли вы вообразить себе всю
трудность, стоявшей передо мной задачи? — продолжал Пуаро. — Я должен был
разобраться, что произошло с человеком, который умер три дня назад. Если дело
было нечистым, единственное, что можно предположить, это — яд. У меня не было
ни малейшей возможности взглянуть на тело, и я не мог изучить или
проанализировать какие-либо данные, чтобы установить, было ли отравление в
действительности или нет. Ни одной зацепки, ничего, за что можно было бы
ухватиться! Был ли этот человек отравлен? Или его смерть была естественной? Я,
Эркюль Пуаро, должен был определить это, определить без какой-либо посторонней
помощи.
Прежде всего я побеседовал с домочадцами и с их помощью
восстановил события того вечера. Особое внимание я уделил еде, которую подавали
на обед, и тому, как сервировали стол. Суп мосье Дерулар наливал себе сам прямо
из супницы. Затем последовали котлеты и цыпленок. На десерт был подан напиток
из фруктов. Все стояло на столе, и мосье обслуживал гостей сам. Кофе подали в
большом кофейнике. Тут все было ясно, мой друг, — невозможно было отравить
одного, не отравив всех!
После обеда мадам Дерулар удалилась в свои апартаменты, ее
сопровождала мадемуазель Вирджиния. Трое мужчин прошли в кабинет мосье
Дерулара. Некоторое время они дружески беседовали. Вдруг безо всякой видимой
причины депутат грузно рухнул на пол. Мосье де Сен-Аляр выбежал из кабинета и
приказал Франсуа срочно вызвать врача. Он сказал, что у хозяина дома, без
сомнения, апоплексический удар. Когда прибыл врач, пациент в его помощи уже не
нуждался.
Мистер Джон Вилсон, дородный мужчина средних лет, которому я
был представлен мадемуазель Вирджинией, оказался типичным англичанином —
настоящий Джон Буль
[21]
. Его описание происшедшего, на типично английском
французском, по сути, не прибавило ничего.
— Дерулар внезапно сильно покраснел и упал на пол, — только
и сказал он.
Больше там выяснять было нечего. Поэтому я направился в
кабинет, на место происшествия, и попросил оставить меня одного. Однако и там я
не обнаружил ничего, что подтвердило бы подозрения мадемуазель Меснар. Что мне
оставалось делать, мой друг? Только предположить, что она заблуждается. Видимо,
она испытывала к покойному романтическое влечение, что мешало ей объективно
оценить события. Тем не менее я снова самым тщательным образом осмотрел
кабинет. Возможно, в кресло покойного депутата воткнули иглу, укол которой
оказался смертельным. При этом безусловно рассчитывали на то, что оставшаяся
ранка будет незаметной. Но я не смог обнаружить никаких подтверждений этой
версии. В отчаянии я бросился в кресло.
— Enfin!
[22]
Я отказываюсь от расследования! — с досадой
воскликнул я, — Нигде ни единой зацепки! Ничего, что настораживало бы!
И тут мне на глаза вдруг попалась большая коробка шоколада,
лежавшая на столике. Сердце мое забилось сильнее. Она могла не содержать в себе
разгадку смерти мосье Дерулара, но, по крайней мере, в ней было что-то немного
странное… Я снял крышку: все конфеты были на месте, — но это только делало еще
более необычным то, что бросилось мне в глаза. Видите ли, Гастингс, коробка
была розовой, а ее крышка — голубой. Конечно, часто можно видеть на розовой
коробке голубую ленту, и наоборот, но коробку одного цвета и крышку другого —
такого решительно не могло быть. С a ne se voit jamais!
[23]
Я еще не знал, каким образом эта деталь сможет мне
пригодиться, но все же решил разобраться, в чем тут дело, поскольку коробка эта
очень меня заинтриговала.
Я вызвал звонком Франсуа и спросил, любил ли его хозяин
шоколадные конфеты. Легкая улыбка появилась на его губах.
— Очень любил, мосье. В доме всегда имелась коробка
шоколада. Вы же знаете, он совсем не пил.
— Однако эта коробка не тронута. — Я поднял крышку и показал
слуге.
— Извините, мосье, но это новая коробка, поставленная сюда
как раз в день его смерти, предыдущая уже заканчивалась.
— То есть другая коробка шоколада кончилась в день его смерти?
— решил уточнить я. — Это так?
— Да, мосье, я нашел ее утром пустой и выбросил.
— Мосье Дерулар ел шоколад в течение всего дня?
— Чаще всего после обеда, мосье.
В потемках, окружавших меня, забрезжил свет.
— Франсуа, вы умеете хранить тайну? — спросил я.
— Если это необходимо, мосье.
— Bon!
[24]
В таком случае знайте, что я из полиции. Не могли
бы вы отыскать мне ту, предыдущую коробку?
— Несомненно, мосье. Она в мусорном ящике.
Он вышел и вернулся через несколько минут с покрытой пылью
коробкой. Она была точной копией той, которую я держал в руках, а отличалась
только тем, что нижняя часть ее была голубой, а крышка розовой. Я поблагодарил
Франсуа — еще раз попросил его хранить молчание и без лишних церемоний покинул
дом на проспекте Луизы.
Сразу после этого я зашел к врачу мосье Дерулара. С ним мне
пришлось нелегко. Он буквально засыпал меня всякими мудреными терминами, тем не
менее у меня возникло подозрение, что он не был безоговорочно уверен в том, что
это был удар.
— Было много характерных признаков, — сказал он, когда я
попытался выудить у него что-нибудь. Ведь сами понимаете — внезапная вспышка
гнева, сильные эмоции после плотного обеда, c'est entendu
[25]
, от ярости кровь
бросается в голову — и все!
— Но у мосье Дерулара не было сильных эмоций.
— Не было? Я был уверен, что у него произошла серьезная
ссора с мосье де Сен-Аляром.
— С чего бы это вдруг?
— C'est evident!
[26]
— Доктор пожал плечами. — Мосье де
Сен-Аляр католик, да еще один из самых фанатичных! Дружба этих людей была
отравлена вечными спорами по поводу отношений между Церковью и государством. Ни
одного дня не проходило без стычек. В глазах мосье де Сен-Аляра Дерулар был
чуть ли не Антихристом.
