Нэш проводит большим пальцем по моей скуле до уголка глаза. Я быстро соображаю, не осталось ли следов растекшейся туши.
– Прости меня, – шепчет он, закрывая глаза, как будто от боли. На его лице написано сожаление, и я чувствую тяжесть у себя в груди.
– Не извиняйся. Ты не можешь отвечать за поступки других людей. Надеюсь только, я не слишком опозорила тебя и не нарушила каких-нибудь очень важных деловых связей, на которые ты рассчитывал.
– Меня не волнуют деловые связи. Особенно налаженные такой ценой.
– Но как же. Мы для этого пришли сюда. Контакты не должны быть разрушены из-за какой-то случайной девицы, которая не слишком подходит для выполнения таких функций.
– Ты как раз подходишь. Это я прикидываюсь тем, кем на самом деле не являюсь, – задумчиво произносит Нэш.
– Не быть таким, как они, – это хорошо, но тебе приходится следовать их правилам. Это часть игры. Часть того, чем ты являешься и что делаешь.
– Может быть, я часть того, чем занимаюсь, но эти занятия не часть того, чем я являюсь. Я не такой. Правда не такой. Это, – Нэш теребит лацкан смокинга, – служит определенной цели. Средство дойти до конца. Ничего больше.
Я сдвигаю брови.
– До какого конца?
Чернильно-черные глаза Нэша буравят дырки в моих глазах, на секунду кажется, он готовится мне что-то сказать. Но потом меняет намерение и слабо улыбается.
– Сейчас я не хочу вдаваться в подробности. Пошли, – говорит Нэш и берет меня за руку. – Давай уйдем отсюда.
Он ведет меня к двери, и мы уходим.
Ничего не говоря, Нэш помогает мне сесть в машину, заводит ее и едет в северную часть города. Я не спрашиваю, куда он меня везет. Мне совершенно все равно. Я просто рада, что мы вместе, вдали от всех. Остальное – побоку.
Нэш петляет по центральным улицам, и я с удивлением замечаю, что дома́ становятся все выше и выше. Он замедляет ход и подкатывает к гаражу. Взмах карточкой перед электронным глазком – и ворота поднимаются. Нэш въезжает внутрь, заворачивает на первое попавшееся свободное место и глушит двигатель.
Все так же молча он помогает мне выйти и ведет к лифту.
А я все так же не задаю вопросов. Испытываю что-то вроде радостного возбуждения и любопытства: куда это он меня привез? Так не должно быть. Потому что он не мой. А вот я – его.
Нэш снова взмахивает карточкой перед очередным красным глазком, после чего нажимает на кнопку два-дцать четвертого этажа. Двери с тихим шипением рассекают воздух. Мы мягко поднимаемся, и вот в растворе дверей появляется роскошная, тускло освещенная приемная. Тысячей бриллиантов сверкает надпись из светодиодных лампочек: «Филлипс, Шеперд и Таунсенд».
Мы в юридической фирме, где работает Нэш. С Мариссой. И моим дядей. Он партнер – Таунсенд – в «Филлипс, Шеперд и Таунсенд».
Хочется спросить, зачем мы здесь, но я снова отмалчиваюсь. Нэш берет меня за руку и вытаскивает из лифта в тишину пустого офиса. Мы проходим к другому лифту, поднимаемся еще на два этажа, но на этот раз за открывшимися дверями перед нами возникает захватывающий вид на ярко освещенную, простирающуюся до горизонта Атланту.
Я ахаю от восторга. Не могу удержаться. Никогда не видела ничего прекраснее. Это как открытка.
Пробираюсь мимо роскошных кресел и диванов и оказываюсь у стенки, которая огораживает крышу. Теплый бриз играет волосами у меня на висках, а я смотрю вдаль с крыши Банка Америки.
– Здесь, наверху, людишки вроде тех не существуют, – тихо говорит Нэш, останавливаясь у меня за спиной. Он так близко, что касается меня плечом. Я борюсь с искушением прислониться к нему.
Чувствую, как тепло его тела распространяется вокруг и доходит до меня, манит и соблазняет. Моя ответная реакция – дрожь.
– Тебе холодно? – спрашивает Нэш, поворачивается ко мне и проводит тыльной стороной пальцев по предплечью, будто проверяет температуру кожи. – Возьми, – говорит он, снимая пиджак, и накидывает мне его на плечи. Пиджак теплый, тяжелый и пахнет Нэшем, одеколоном или мылом, которым тот пользуется. Признаю, какой-нибудь Армани или другой воображаемый дизайнер мог бы назвать этот запах вкусным. От него у меня рот наполняется слюной. – Так лучше? – Нэш обхватывает меня руками, как будто хочет удостовериться, что мне не холодно. Конечно, я не стану жаловаться. Даже если вспотею – не стану.
– Так намного лучше, спасибо тебе.
Мы долго стоим молча, мне даже становится не по себе. Но как только я напрягаю мозги – что бы такое сказать, – начинает говорить Нэш.
И бросает этакую милую бомбочку.
14
Нэш
– Мой отец сидит в тюрьме. За убийство.
Нашел место, чтобы сболтнуть такое, идиот!
Не знаю, почему меня так тянет открыть Оливии все свои маленькие грязные секреты. Тянет, и все тут. Может, потому, что она чувствует себя не в своей тарелке. Могу сослаться на это. В мире, где наружность и репутация значат все, мне приходится стараться изо всех сил, чтобы любое мое слово, любой поступок не вызвали порицания. Это почти невозможно – переступить, пережить, отгородиться от того факта, что мой отец сидит, но я это сделал. Долгие годы напряженного труда и целования всех нужных задниц – и вот я сделал это. Теперь я на шаг ближе к цели.
После целой вечности проклятого молчания я смотрю на нее. Она глядит на меня в шоке, ее губы слегка приоткрыты. Блестящие зеленые глаза, очень темные в полумраке, сфокусированы на мне. Что я вижу в них? Удивление? Неверие? Любопытство? Может быть, легкую жалость? Вовсе нет. Осуждение? Презрение? Ужас? Ничего из того, что так часто отражается в глазах людей, когда мне приходится рассказывать им свою историю.
Теперь мне еще сильнее хочется поцеловать ее.
Черт тебя подери! Ты привязываешься к ней все больше и больше.
– Что? Ты не бежишь прочь, не кричишь? – спрашиваю, не в силах скрыть горечь в голосе.
Оливия удивляет меня улыбкой и недоумевающим взглядом.
– Думаю, мы с тобой твердо условились: я не похожа на людей, с которыми ты обычно общаешься.
Я смеюсь. Смеюсь от души.
– Да уж. Думаю, мы это точно определили.
Оливия поворачивается ко мне. На лице у нее написан только интерес. Простое любопытство. Я рад, что больше не вижу оттенка жалости. Многого я бы хотел от этой девушки, но вот жалость в моем списке не значится.
– Хочешь поговорить об этом?
Пожимаю плечами.
– Сейчас меня это не беспокоит так сильно, как раньше. Теперь это для меня часть прошлого, и только.
– Наверное, это все-таки нечто большее, раз ты захотел мне рассказать.
Проницательно. Она не только красива, но еще и умна. И вероятно, не считает себя ни умницей, ни красавицей.
