Вот только на сей раз, что-то должно было непременно произойти. Не зря же Лаврик, перехвативший его в коридоре вчера вечером, тихонечко сообщил:
— Если что, не суетись, а лучше сразу падай…
Ох, неспроста…
Все, как и в прошлый раз — опущенная задняя аппарель, ярко освещенное огромное чрево транспортника, окружившая самолет цепочка автоматчиков… Мазур профессиональным взглядом попытался определить приметы того, что может произойти. Все вроде бы как тогда… разве что справа от аппарели стоит крытый брезентом грузовик, и в кабине никого нет… а слева, чуть подальше, помещается оливкового цвета «уазик», фургончик, правая дверца украшена эмблемой военных медиков Революционных Вооруженных Сил Республики Куба… И за рулем тоже никого не видно, а стекла пассажирского салона затемнены… так-так-так…
Рамона и внимания не обратила на эти машины. Сказала преспокойно:
— О, никакой очереди… Давай задом к аппарели.
Мазур так и сделал. Вылез вслед за ней, уже привычно взяв у нее казенные бумаги. Судя по бортовому номеру, самолет был другой, и летчик в белоснежном кителе незнакомый, коренастый мулат. Лихо отдав честь обоим, белозубо улыбаясь, он протянул руку. Мазур подал ему бумаги.
Едва летчик бросил на них беглый взгляд, его широкая улыбка погасла, словно задули свечу. Глядя на Мазура не враждебно, но безусловно службистски, он произнес длинную непонятную фразу. Мазур растерянно пожал плечами: — Но компренде, компаньеро…
Летчик перевел пытливый взгляд на Рамону. Она произнесла несколько фраз — самым непререкаемым тоном. Вот только на летчика ни этот тон, ни предъявленное ею удостоверение не произвели ни малейшего впечатления — он пожал плечами, спокойно произнес несколько слов. Завязался разговор — Рамона настаивала, показывала то на Мазура, то на бумаги, вновь потянулась за удостоверением — но летчик, бесстрастный, невозмутимый, стоял, как стена, отвечал коротко, веско — и, в конце концов Рамона, сразу видно, чуточку растерялась.
Изо всех сил пытаясь казаться невозмутимой, с определенной угрозой произнесла длинную фразу, из которой Мазур понял только «совьетико» и «команданте Санчес». Летчик молча развел руками, словно говоря: «Да дело ваше, ради бога»…
— Что такое? — спросил Мазур с самым идиотским видом.
— Глупости… Неточность в бумагах, сейчас уладим… — Рамона чуточку нервничала.
Летчик что-то сказал, показывая рукой.
Прошипев сквозь зубы что-то, несомненно, матерное, Рамона повернула к нему сердитое личико:
— Формалист чертов… Поставь машину вон туда, к грузовику, а я сейчас все решу…
Мазур так и сделал, взяв с сиденья похожую на пенал рацию.
Рамона отошла на несколько шагов, вытягивая блестящую антенну, заговорила отрывисто, с сердитым видом. Когда ей ответили, усмехнулась, задвинула антенну назад и пошла к грузовику, бросая на летчика торжествующие взгляды. Тот стоял у аппарели с видом совершенно равнодушным.
— Ничего, — сказала Рамона, словно убеждая саму себя. — Сейчас этот формалист получит…
И стояла, нетерпеливо притопывая ногой, глядя в ту сторону, откуда они приехали. Четверо солдат-грузалей равнодушно топтались у заднего борта, автоматчики оцепления почти не шевелились, над горизонтом помаленьку всплывало ослепительное африканское солнце.
Вскоре показался несущийся на приличной скорости автомобиль, оливкового армейского цвета «уазик» с опущенным на капот ветровым стеклом. Рядом с шофером сидел Санчес, а на заднем сиденье возвышался здоровенный широкоплечий мулат, не выпускавший из рук десантный «Калашников» со сложенным прикладом. Рамона просияла.
Почти не глядя на нее, лишь мимоходом забрав у Мазура документы, Санчес уверенной, вальяжной походкой направился к вытянувшемуся, взявшему под козырек летчику.
И повторилась недавняя сцена: Санчес бесстрастно, настойчиво доказывал что-то летчику, а тот, разводя руками, отвечал короткими фразами. На лице генерала появилось нешуточное раздражение, да что там, злость, он говорил свысока, повелительно… но не похоже, чтобы это принесло какие-то результаты.
Летчик что-то сказал — гораздо громче, чем раньше.
Дальше все замелькало.
Над их головами протарахтела длинная автоматная очередь, заставившая всех невольно пригнуться и втянуть головы в плечи. В руке у летчика, как по волшебству, появился пистолет. Тент соседнего грузовика взлетел, явив окружающим пулеметчика и несколько солдат с автоматами, взявших на прицел и Рамону с Мазуром, и солдат у заднего борта. Из «уазика», из распахнувшейся настежь дверцы брызнул народ в камуфляже и с оружием наизготовку (среди них Мазур без особого удивления высмотрел Лаврика).
Резкая команда — и четверо солдат торопливо задрали руки вверх. Судя по их ошарашенным лицам, о подоплеке они ни малейшего понятия не имели.
Мазур тоже поднял руки — неторопливо, с некоторым даже облегчением. Рамона, сузив глаза, как кошка, попыталась опустить ладонь к кобуре — но после персонально ей адресованного окрика все же подняла руки, ее очаровательное личико вмиг осунулось, став безжизненной маской.
Санчес… Санчес держался великолепно. Он стоял величаво, словно памятник самому себе, подняв бровь, свысока смотрел на взявших его на прицел людей из «уазика».
За спиной, совсем близко, треснул пистолетный выстрел. Мазур, не делая резких движений, чуть повернул голову — успевший вскочить в машине и взять автомат наизготовку рослый мулат оседал с аккуратной дырочкой во лбу…
Санчес что-то коротко спросил. Выдвинувшись вперед, невысокий кубинец — белый, с проседью на висках — что-то затараторил, глядя на генерала прямо-таки с лютой ненавистью. Пожав плечами, с тем же бесстрастным выражением, Санчес расстегнул ремень, и кобура с пистолетом глухо стукнула о бетонку. Тот, с проседью, взмахнув автоматом, что-то потребовал. Санчес преспокойно кивнул, с непроницаемым лицом истукана стал медленно поднимать руки, так неуверенно, словно делал это впервые в жизни — как это наверняка и было…
Дальнейшее произошло молниеносно.
Резкий взмах правой руки Санчеса — и из рукава кителя ему в ладонь вывалился короткоствольный револьвер — похоже, «Кольт-кобра», машинально отметил Мазур. К генералу в бешеном броске метнулись сразу несколько человек, включая оскалившегося летчика — но он уже успел упереть дуло под нижнюю челюсть. Негромкий выстрел… Справа и слева выпалили пистолеты, и обе пули, Мазур отчетливо видел со своего места, угодили в генеральскую руку с пистолетом, повыше локтя и в запястье, но секундой позже, чем следовало, уже в мертвую руку… В совершеннейшей тишине Санчес, живая легенда революции, подламывался в коленках, нелепой куклой рушился на бетон…
Уши резанул дикий, отчаянный, чуть ли не звериный вопль. Рамона метнулась в ту сторону, на нее нацелилось несколько стволов и тут же опустилось после резкой команды, ее перехватили камуфляжные, надежно сцапали, едва удерживая, она бешено вырывалась, испуская что-то среднее меж рычанием и рыданием, смертельно бледная, не отводя глаз от мертвеца. Мазур мрачно подумал, что сейчас она настоящая. «Проникнуто неподдельным чувством» — навязчиво вертелась в голове фраза из какого-то романа. На душе было мерзко и пусто.
