Гунарстранна переменил тему:
— Насколько мы поняли, после того как личность покойного была установлена, Ингрид Есперсен первым делом позвонила вам?
— Да, я приехал, как только смог.
Гунарстранна медленно кивнул.
— Она нам звонила еще раньше, ночью. — Есперсен жалко улыбнулся. — Ингрид хотела, чтобы я еще тогда приехал к ней… По ее словам, что-то разбудило ее среди ночи, и она увидела, что отец не ложился. Потом она решила, что в магазин проникли воры. Сюзанна, моя жена, успокоила ее, и Ингрид вроде бы снова заснула.
Гунарстранна окинул Карстена Есперсена задумчивым взглядом и подытожил только что услышанное:
— Ночью она почему-то проснулась, позвонила вам, но к телефону подошла ваша жена, которая ее успокоила… В какое время звонила Ингрид?
— В половине третьего.
Гунарстранна рассеянно посмотрел перед собой.
— Мы, конечно, обо всем побеседуем и с фру Есперсен, но все-таки… почему она звонила вам среди ночи?
— В их квартале последнее время участились кражи. Более того, мы… — Есперсен тяжело вздохнул, — мы ждали чего-то в этом роде.
Гунарстранна кашлянул.
— Чего именно?
— Кражи со взломом.
Заметив, что оба стража порядка изумленно смотрят на него, Карстен Есперсен робко кашлянул. Гунарстранна подождал еще немного, а потом спросил:
— Вы предприняли какие-то меры против воров?
— У нас, как положено, имеются защитные ставни на окнах, которые выходят на улицу, и, конечно, подключена сигнализация. Кроме того, отец каждый вечер обходил все помещения и проверял, все ли в порядке.
— Вчера ночью сигнализация не сработала.
— Д-да, — поколебавшись, ответил Есперсен.
— Как вы думаете, где был ваш отец, когда проснулась Ингрид?
— Все вполне очевидно, разве не так? Он был внизу. — Есперсен постучал указательным пальцем по столешнице. — Внизу, в магазине.
— Среди ночи?
— Конечно.
— Разве вас не удивило, что отец среди ночи вдруг спустился вниз? В конце концов, ему было под восемьдесят.
— Мой отец не был обычным человеком.
Гунарстранна кивнул и снова погрузился в раздумья. Затем он посмотрел на Карстена Есперсена. Тот сидел с рассеянным видом и смотрел в пространство.
— А где были вы? — поинтересовался инспектор.
— А? Что?
— Где были вы, когда звонила Ингрид?
Есперсен по-прежнему рассеянно смотрел в пространство.
— Довольно странно, — тихо ответил он. — Отец, мертвый, сейчас лежит там, внизу… Я не могу не думать о нем. Конечно, я испытываю горечь утраты… — Он немного помолчал, глубоко вздохнул и продолжал: — Ингрид, жену моего отца, сейчас утешает священник. А мы с вами беседуем за тем же столом, за которым мы вчера ужинали всей семьей, наслаждались общением в тесном кругу… А сейчас… мне нелегко рассказывать вам об отце, говорить, каким он… был. — Он скрестил кисти рук на столешнице. — В квартире и атмосфера стала другой. Возникает чувство… ну, может быть, не враждебности как таковой, но какой-то отчужденности. Да, деловитой отчужденности! И вот что еще пришло мне в голову. Стараясь понять, как изменилась атмосфера вокруг меня, я начал испытывать глубокую тоску. Внутри меня словно образовался вакуум. Разговаривая с вами, я все время ждал этого вопроса и боялся его… «Где были вы?» Вдруг ответ на этот вопрос приобрел значимость, важность, всю силу которой я себе даже не представлял.
Карстен Есперсен затих. Гунарстранна и Фрёлик переглянулись. Есперсен покусывал нижнюю губу и о чем-то размышлял. Судя по его виду, продолжать он не собирался.
Молчание нарушил Гунарстранна. Он негромко покашлял, и Есперсен сразу встрепенулся.
— Где были вы? — повторил инспектор, глядя ему прямо в глаза.
— Дома. Ингрид ведь не первый раз вот так будила нас среди ночи. Сюзанна заранее предположила: Ингрид потребует, чтобы я к ней приехал. Ингрид… немного нервная, и потом, она всегда ужасно боялась, как бы чего не случилось с моим отцом.
— Вы слышали телефонный звонок?
— Нет. Я спал.
— Значит, вы не обсуждали звонок Ингрид тогда же… ночью?
— Да… то есть нет. Сюзанна мне рассказала сегодня рано утром.
— А разве вашу жену не встревожили слова Ингрид? Почему она сразу решила, что страхи Ингрид беспочвенны?
— Н-ну… понимаете… Ингрид… Одним словом, иногда она бывает истеричной.
Гунарстранна кивнул.
— Вы не знаете, не угрожал ли кто-то в последнее время вашему отцу?
— Нет, то есть…
— Что?
Есперсен положил обе ладони на столешницу.
— Понимаете, речь пойдет о деле довольно деликатном… — начал он.
Гунарстранна вежливо кивнул.
— Есть один человек… он работал на складе в Энсьё. Его зовут Юнни, и он служит у нас, сколько я себя помню.
— Юнни — а дальше?
— Его зовут Юнни Стокмо. Так вот, несколько недель назад между ним и отцом что-то случилось. Не знаю, что именно. Но в результате отец вынужден был уволить его.
— Он получил компенсацию?
— Юнни пришлось уйти в тот же день, хотя он проработал… много лет.
— Значит, они повздорили сравнительно недавно?
— Понятия не имею. Ни отец, ни Юнни ничего не желали рассказывать. Но, насколько я понял, ссора произошла из-за чего-то очень серьезного… и очень личного. Иначе я бы знал, в чем дело.
— Стокмо приходил к вам, жаловался?
— Нет.
После довольно долгой паузы Есперсен продолжал:
— Вот почему я подумал, что разногласия… что ссора была личным делом, касалась только их двоих. Иначе отец непременно поделился бы со мной.
— Может быть, Стокмо угрожал вашему отцу?
— Об угрозах мне ничего не известно. Я только знаю, что вчера вечером Юнни дожидался отца на улице, у нашего дома.
— Когда это было?
— Он пришел за полчаса до того, как отец вернулся домой, а вернулся он в семь.
Гунарстранна медленно кивнул, словно самому себе.
— В семь вечера? — уточнил Фрёлик, хватая ручку.
— Может быть, чуть позже, около четверти восьмого.
— На что Стокмо живет сейчас? — спросил Гунарстранна.
— Не знаю… У него есть сын, у которого в Турсхове нечто вроде мастерской. Может быть, он там и работает.
Снова наступило молчание. Франк Фрёлик откашлялся и полистал записи.
— Вы говорите, — начал он, — что вчера ваш отец пригласил гостей. Кого именно?
