— Никакого приема не было. Обычный ужин. Пригласили нас, то есть меня, мою жену и детей.
— Сколько времени вы здесь пробыли?
— Мы сели за стол около семи. Отец приехал позже, где-то в четверть восьмого. Домой мы поехали часов в одиннадцать.
— Где он был до семи?
— В Энсьё, в конторе.
— Вы уверены?
— Да, он редко бывал где-то еще.
— Он обычно работал допоздна?
— Он работал всегда.
— Значит, в том, что он работал допоздна, не было ничего необычного? — уточнил Гунарстранна.
— Ни обычного, ни необычного. Он в самом деле иногда работал допоздна. Спросите лучше Ингрид, она вам больше расскажет.
Гунарстранна долго молчал, глядя перед собой.
— У вас в магазине много оружия?
— Есть немного. В основном из-за него мы и поставили защитные ставни. За старинным оружием охотятся многие коллекционеры.
— Что за оружие?
— Мушкет, алебарда, несколько дульнозарядных револьверов, несколько образцов холодного оружия…
— А штыки есть?
— Два. А что?
Их перебили. Дверь распахнулась настежь, по полу затопотали быстрые шаги. В столовую вбежал мальчик лет трех-четырех, в синих полотняных штанишках и свитере, запачканном спереди. При виде сидящих за столом незнакомых людей он опешил, но быстро преодолел смущение и подошел к Карстену Есперсену, изумленно смотревшему на него. Светлые кудрявые волосы обрамляли круглое, открытое личико с курносым сопливым носом. Малыш прижался к отцовскому колену и сунул палец в рот.
— Дедушка умер, — сообщил он инспектору Гунарстранне.
— Значит, Сюзанна приехала, — сказал Есперсен, словно извиняясь, и повернулся к сынишке: — Где мама?
Малыш его как будто не слышал. Он протянул Гунарстранне правую руку и представился:
— Мин.
— Беньямин, — уточнил Есперсен, подмигивая полицейскому.
— Нет, просто Мин, — возразил малыш по имени Беньямин, снова протягивая руку Гунарстранне.
— Покажи-ка! — обратился к нему отец. — Что у тебя там, монета? — Он покосился на полицейских с натянутой улыбкой. — Ну-ка, отдай, что там у тебя! — велел он мальчику.
— Дедушка умер, — повторил Беньямин, глядя на отца огромными круглыми глазами. — Совсем умер!
— Да, — ответил Есперсен, снова заговорщически подмигивая двоим полицейским. — Так ты покажешь папе свою монету?
Мальчик покачал головой.
— Покажи!
— Нет. — Беньямин покачал головой.
— Думаю, на сегодня у нас все, — сказал Гунарстранна, обращаясь к Франку Фрёлику.
— Ты отдашь папе монету?
— Не-ет! — завизжал малыш. Голосок у него был пронзительный, как вой электропилы.
В глазах Есперсена зажглись зловещие огоньки.
— Ну-ка, давай сюда! — Он снова схватил сынишку за руку.
— Нет! — так же пронзительно завопил тот. — Глупый папка!
— Дай сюда! — резко потребовал отец, хватая малыша за руку и по одному разжимая пальцы.
Мальчик отчаянно вырывался. Пальчики у него побелели, он заплакал. Попробовал выдернуть руку. Из его ладошки на пол выпало что-то похожее на брошку или булавку для шляпы.
— Ш-ш-ш, тихо! — прикрикнул на сынишку Есперсен и снова заулыбался: — Оказывается, никакая у тебя не монета! Это не деньги!
Карстен Есперсен поднял с пола значок и показал его сынишке. На потемневшем металле был едва заметен какой-то непонятный орнамент.
Мальчик перестал плакать и вытер глаза.
Гунарстранна и Фрёлик переглянулись.
— Отдай! — закричал мальчик и потянулся к значку.
Карстен Есперсен моментально отдернул руку и расхохотался, отчего у него задергался подбородок. Малыш снова истошно завопил.
— Ну на, забирай! — раздраженно крикнул отец, протягивая сынишке руку.
Мальчик шмыгнул носом и схватил значок. Карстен Есперсен встал и вопросительно посмотрел на полицейских:
— Пойдемте?
На обратном пути Гунарстранна остановился перед большим застекленным шкафом, в котором виднелись корешки книг в синих и коричневых кожаных переплетах. Есперсен остановился рядом и стал ждать. Беньямин высунулся из-за ближайшей двери.
Фрёлик тоже стоял и смотрел на маленькие белые фигурки в застекленном настенном шкафчике. Сначала ему показалось, что в фигурках нет ничего особенного, но, вглядевшись, он мысленно ахнул. Китайские статуэтки оказались самой настоящей порнографией. Тщательно вырезанные мужчины и женщины занимались изощренными сексуальными играми, показанными во всех подробностях. На обычном сексе дело не заканчивалось. Одна статуэтка изображала совокупление женщины с зеброй, другая — с черепахой. Еще двое улыбающихся мужчин, сплетясь в объятиях, увлеченно мастурбировали. Все действия были показаны настолько подробно, что ничего не приходилось домысливать, а такой искусной работы Фрёлик в жизни не видел.
— Боже мой! — негромко воскликнул он.
Карстен Есперсен смерил его снисходительным взглядом.
— Коллекционные экземпляры, — со вздохом пояснил он и добавил: — Слоновая кость. А одна статуэтка, между прочим, вырезана из рога носорога.
— Они старинные?
— Конечно. — Есперсен подошел к шкафчику и показал на женщину с черепахой: — Например, вот этой уже тысяча лет.
Франк Фрёлик внимательно посмотрел на Карстена. Тот стоял скрестив руки на груди; его лицо снова задергалось. Видимо, он досадовал, потому что гости все не уходили.
— И что они все символизируют? — спросил Фрёлик.
— Что, простите?
— Какой в них смысл?
Есперсен всплеснул руками:
— Это же произведения искусства! От них нельзя требовать никакого смысла!
— Но сюжеты, согласитесь, не слишком обычны, — не сдавался Фрёлик. Он показал на женщину с черепахой: — Неужели они все-таки ничего не символизируют?
Есперсен потерял терпение:
— Ничего они не символизируют! Либо вы считаете их красивыми, либо нет.
Франк снова посмотрел на статуэтки. Да, красивые… и своеобразные, никаких сомнений. Сексуальность подавалась в них с юмористическим оттенком. Видимо, их создатели хотели показать красоту человеческого тела, которая не теряется даже при самых немыслимых позах и в самых неестественных сочетаниях. Статуэтка из рога носорога, которую показал Есперсен, представляла собой молодых атлетов, увлеченно занимавшихся групповым сексом. Они с самым довольным видом сплелись в позе, немыслимой с точки зрения физиологии. Фрёлик вздохнул и подумал: «Как, оказывается, я еще мало знаю о Китае!»
