Мистер Саттертуэйт в изумлении посмотрел на него.
— Думаете, мы вот так поговорим-поговорим, да и докопаемся
до истины? Разве так бывает?
— Вы немало повидали на своем веку, — мрачно изрек мистер
Кин. — Гораздо больше многих.
— Да, только жизнь прошла мимо меня, — с горечью отозвался
мистер Саттертуэйт.
— Но это обострило ваше зрение. Вы многое видите там, где
другие слепы.
— Что ж, это правда, — согласился мистер Саттертуэйт. — Я
умею смотреть и видеть!
Он оживился — горечи словно не бывало.
— Я понимаю так, — продолжал он через несколько секунд. —
Чтобы добраться до причины, нужно обратиться к следствию.
— Вполне разумно, — одобрительно кивнул мистер Кин.
— Следствие в нашем случае состоит в том, что мисс Лекуто, то
бишь миссис Харуэлл, оказывается как бы жена и в то же время не жена. Несмотря
на отсутствие мужа она несвободна и выйти замуж во второй раз уже не может. А
Ричард Харуэлл при ближайшем рассмотрении оказывается фигурой довольно
зловещей: человек ниоткуда, чье прошлое покрыто мраком.
— Согласен, — сказал мистер Кин. — Вы видите то, что видят
все, что просто невозможно не увидеть: все крутится вокруг капитана Харуэлла,
личности явно подозрительной.
Мистер Саттертуэйт взглянул на собеседника с некоторым недоумением:
последняя его реплика как будто представляла происшедшее в несколько ином
свете.
— Итак, — продолжал он, — мы рассмотрели следствия или, если
угодно, результат случившегося. Теперь можно перейти…
Но мистер Кин прервал его:
— Вы не остановились на сугубо материальном аспекте
проблемы.
— Вы правы, — помедлив, согласился мистер Саттертуэйт. — О
нем тоже нужно сказать, хотя бы в общих чертах. В таком случае отметим, что в
результате всего этого миссис Харуэлл оказалась как бы соломенной вдовой и не
вольна уже вступать в брак; мистер Сайрес Бредбери получил возможность
приобрести Эшли-Грейндж со всем содержимым за шестьдесят, кажется, тысяч
фунтов; и, наконец, некий господин из Эссекса смог воспользоваться услугами
садовника Джона Матиаса. К слову, это вовсе не означает, что исчезновение
капитана Харуэлла было подстроено усилиями эссекского господина или же мистера
Сайреса Бредбери.
— Иронизируете, — усмехнулся мистер Кин.
Мистер Саттертуэйт подозрительно взглянул на него.
— Но вы же не станете спорить…
— Нет-нет, разумеется, не стану, — заверил его мистер Кин. —
Это было бы глупо. Итак, что дальше?
— Попробуем на некоторое время вернуться к тому роковому
дню. Представим, что все это случилось, скажем, сегодня утром…
— О нет, — улыбаясь, перебил мистер Кин. — Если уж
воображать, что нам подвластно само время, то лучше будет направить его течение
еще дальше. Положим, исчезновение капитана Харуэлла произошло сто лет назад и
что мы с вами оглядываемся на минувшее из две тысячи двадцать пятого года.
— Странный вы человек, — удивленно произнес мистер
Саттертуэйт. — В прошлое верите, а в настоящее нет. Почему?
— Недавно вы употребили одно замечательное слово —
атмосфера. Так вот, в настоящем атмосфера не ощущается.
— Что ж, может, и так, — задумчиво проговорил мистер
Саттертуэйт. — Да, пожалуй, так оно и есть. Настоящее, как правило,
воспринимается слишком конкретно.
— Хорошо сказано, — сказал мистер Кин.
Мистер Саттертуэйт кокетливо раскланялся:
— Вы мне льстите.
— Окинем же взором из будущего весь год, но не текущий —
это, пожалуй, было бы пока сложновато — а, скажем, прошлый, — продолжал мистер
Кин. — Как бы вы, с вашим умением найти точное слово, определили прошлый год?
Мистер Саттертуэйт на некоторое время задумался: все-таки он
дорожил своей репутацией.
— Если девятнадцатый век был наречен впоследствии веком
мушек и пудры, — сказал он, — то, думаю, тысяча девятьсот двадцать четвертый
справедливо было бы назвать годом кроссвордов и воров-домушников.
— Неплохо, — одобрил мистер Кин. — Но вы, вероятно, имеете в
виду Англию, а не всю Европу?
— Насчет кроссвордов я, честно говоря, не в курсе, — отвечал
мистер Саттертуэйт, — но вот домушники неплохо потрудились и на континенте.
Помните серию знаменитых краж из французских шато
[15]
? Вор-одиночка со всем
этим ни за что бы не справился. Чтобы попасть внутрь, преступникам приходилось
выполнять головокружительные трюки. Поговаривали, что тут орудовала целая
труппа акробатов — мать, сын и дочь Клондини. Кстати, однажды я видел их на
сцене — поразительное зрелище! Потом они загадочным образом куда-то исчезли…
Однако мы удалились от предмета нашего разговора.
— Не очень, — возразил мистер Кин. — Всего лишь перебрались
через Ла-Манш.
— Где, по словам нашего хозяина, французские барыни лишний
шаг боятся ступить, — засмеявшись, добавил мистер Саттертуэйт.
Повисшая вслед за его словами пауза показалась странно
многозначительной.
— Но почему, почему он исчез? — воскликнул наконец мистер
Саттертуэйт. — И как? Каким-то непостижимым образом! Фокус какой-то!
— Вот именно, фокус, — сказал мистер Кин. — Точно подмечено
— и вполне в духе времени — помните: атмосфера! А в чем конкретно заключается
суть фокуса?
— «Проворство рук обманывает зренье», — без запинки продекламировал
мистер Саттертуэйт.
— Вот и ответ! Обман зрения! А уж чем он достигается —
проворством ли рук или иными средствами — вопрос второй. Тут все сгодится:
пистолетный выстрел, взмах ярко-красного платка — любая деталь, которая с виду
может показаться важной. И вот — взгляд уже отвлекся от действительных событий
и прикован к некоему театральному эффекту, который на самом деле ровно ничего
не значит.
Мистер Саттертуэйт подался вперед, глаза его загорелись.
— Верно, верно! Это мысль!..
Помолчав, он продолжал размышлять вслух.
— Пистолетный выстрел… Что в нашем случае могло сыграть роль
пистолетного выстрела? Что больше всего захватывает воображение?
От волнения у мистера Саттертуэйта даже дыхание перехватило.
— Исчезновение капитана Харуэлла! — выдохнул он наконец. —
Убрать его — и от всей этой истории ничего не останется.
