— Графиня же, — продолжал Рудж, — в полном восторге от
Элизабет и уверяет, что она совершенно очаровательная девушка во всех
отношениях. Ну, скажите, о чем это говорит?
— Это говорит о том, — суховато ответил мистер Саттертуэйт,
что она живет на свете гораздо дольше, нежели мисс Мартин.
Тут Франклина Руджа словно прорвало.
— А знаете, сколько ей лет? Так вот, она мне сама сказала.
Представьте, не побоялась! Я ведь думал, что ей лет двадцать девять, а она
призналась, что тридцать пять, хотя я у нее даже не спрашивал. Она не выглядит
на свои года, правда?
Мистер Саттертуэйт, определявший для себя возраст графини
где-то между сорока пятью и сорока девятью, лишь удивленно приподнял бровь.
— Не советую верить всему тому, что вы услышите в
Монте-Карло, — пробормотал он.
Он достаточно повидал на своем веку, чтобы убедиться, что с
юношами спорить бесполезно. Ведь если Франклину покажется, что его собеседник в
чем-то не прав, он тут же набросится на него с отвагой молодого рыцаря — разве
что собеседник сможет немедленно представить ему неопровержимые доказательства.
— А вот и графиня, — поднимаясь, сказал Рудж.
Графиня приближалась к ним с ленивой грацией, которая ей так
шла, и вскоре они сидели на скамейке уже втроем. С мистером Саттертуэйтом она
держалась мило, но несколько отчужденно. Она очень изящно подчеркивала разницу
между ним и собой, обращаясь к нему как к несравненно более компетентному
старожилу Ривьеры и испрашивая его мнение по всем вопросам.
Она вела разговор тонко и умно. Уже через несколько минут
Франклин Рудж почувствовал, что его ласково, но совершенно определенно просят
удалиться, и графиня с мистером Саттертуэйтом остались tete-a-tete
[25]
.
Она сложила зонтик и принялась чертить им на земле какой-то
узор.
— Мистер Саттертуэйт, вам, кажется, симпатичен этот мальчик?
Она проговорила это тихо, чуть ли не с нежностью в голосе.
— Славный юноша, — уклончиво ответил мистер Саттертуэйт.
— Да, очень, — задумчиво произнесла графиня. — Я успела
многое рассказать ему о своей жизни.
— Вот как, — сказал мистер Саттертуэйт.
— Такие подробности я мало кому раскрывала, — мечтательно
продолжала она. — Я ведь прожила очень, очень необычную жизнь, мистер
Саттертуэйт. Со мною случались такие удивительные вещи, что кое-кто может»
пожалуй, и не поверить.
Будучи достаточно догадливым, мистер Саттертуэйт без труда
понял, к чему она клонит. В конце концов, все, что она наговорила Франклину
Руджу, могло быть и правдой… Конечно, это маловероятно и в высшей степени не
правдоподобно, но ведь возможно же… И ни один человек не может с полной
определенностью сказать: «Это не так!»
Он промолчал, и графиня снова устремила мечтательный взор
мимо бухты куда-то вдаль.
Внезапно мистер Саттертуэйт увидел ее в каком-то новом,
странном свете. Он вдруг ясно осознал, что перед ним не хищница, а всего лишь
жалкое, затравленное существо, отчаянно борющееся за место под солнцем. Он
украдкой покосился на нее: зонтик был сложен, и в ярком свете солнца в уголках
глаз видны усталые морщинки, на виске пульсирует тоненькая жилка.
Он все больше укреплялся в своем убеждении: эта женщина
доведена до крайности и будет беспощадна к нему или к любому, кто посмеет
встать между нею и Франклином Руджем. Но чего-то он все же не понимал. Ведь
денег у нее должно быть достаточно: она всегда роскошно одета, у нее
великолепные драгоценности. Значит, дело не в финансовых затруднениях… Может,
любовь? Мистеру Саттертуэйту было доподлинно известно, что женщины ее возраста
иной раз без памяти влюбляются в юношей… Что ж, возможно. И все-таки — что-то
тут не так.
Он догадывался, что этим разговором tete-a-tete она бросает
ему перчатку. В нем она усмотрела своего главного противника. Она, видимо,
ждала, что он начнет нашептывать Франклину Руджу какие-нибудь гадости о ней.
Нет уж, увольте, улыбнулся про себя мистер Саттертуэйт. Он стреляный воробей,
он знает, в каких случаях лучше держать язык за зубами.
А вечером он снова повстречал ее в Серкль-Приве, за рулеткой.
Графиня делала ставку за ставкой, однако счастье ей не
улыбалось. Она, впрочем, переносила неудачи с завидным sang froid
[26]
старого
игрока. Пару раз она ставила en plein
[27]
, потом на красное, потом на вторую
дюжину, где немного выиграла, но тут же проиграла опять, потом шесть раз подряд
на manque
[28]
, но ей решительно не везло. Наконец, равнодушно пожав плечами,
она отвернулась.
Выглядела она очень элегантно: длинное золотистое платье с
зеленым отливом, на шее знаменитые боснийские жемчуга, в ушах длинные,
жемчужные же, серьги.
Мистер Саттертуэйт нечаянно подслушал разговор о ней двух
мужчин.
— Вон идет та самая Царнова, — сказал один. — Отлично
сохранилась, а? И, надо сказать, королевский подарок неплохо на ней смотрится!
Второй, маленький человечек с явно иудейскими чертами лица,
с любопытством уставился ей вслед.
— Так это и есть боснийские жемчуга? — спросил он. — En
verite!
[29]
Как странно! — И тихонько хихикнул про себя.
Дальше мистер Саттертуэйт слушать не мог, потому что в этот
момент случайно повернув голову, к своему удовольствию, узнал в одном из
посетителей казино своего старого приятеля.
— Мистер Кин, дорогой вы мой! — Он принялся горячо трясти
его руку. — Я и мечтать не мог вас здесь встретить!
Смуглое лицо мистера Кина осветилось улыбкой.
— Не удивляйтесь, — сказал он. — Сейчас ведь карнавал
[30]
, а
в это время я бываю здесь довольно часто.
— Правда? Как замечательно!.. Послушайте, стоит ли нам здесь
оставаться? По-моему, тут душновато.
— Да, пожалуй, приятнее будет пройтись, — согласился мистер
Кин. — Спустимся в сад.
Выйдя на улицу, оба с жадностью вдохнули свежий воздух.
— Видите, как хорошо, — сказал мистер Саттертуэйт.
