— Вечером мы все разошлись по своим комнатам. Я сразу уснул
и ничего не слышал. Сегодня утром меня разбудил визг служанки. Я бросился в
смежную комнату и увидел, что моя жена.., что она…
Голос его совсем замер. Инспектор кивнул.
— Ну-ну, довольно, можете не продолжать. Где и когда вы в
последний раз видели свою жену вчера вечером?
— В последний раз… внизу.
— Внизу?
— Да. Мы выходили из гостиной все вместе, но я поднялся к
себе, когда остальные еще прощались внизу.
— И вы больше ее не видели? Разве она не пожелала вам
спокойной ночи, поднявшись в свою комнату?
— Когда она пришла, я уже спал.
— Но она направилась наверх лишь на несколько минут позже
вас, так ведь, сэр? — Инспектор взглянул на Дэвида Кили.
Тот кивнул.
— Ее не было еще, по крайней мере, полчаса, — упрямо заявил
Эннсли.
Взгляд инспектора скользнул к миссис Грэм.
— А к вам она не заходила, мадам?
То ли мистеру Саттертуэйту показалось, то ли действительно
миссис Грэм на мгновенно замялась и лишь через секунду ответила с обычной
уверенностью:
— Нет. Я прошла прямо в свою комнату и заперла за собой
дверь. Я ничего не слышала.
— Так вы говорите, сэр, — инспектор снова принялся за
Эннсли, — что спали и не слышали никаких звуков. Но ведь дверь между вашими
комнатами как будто оставалась открытой?
— Да.., кажется, так. Но ей незачем было проходить через мою
комнату — в ее спальню из коридора ведет своя дверь.
— Но даже и в этом случае, сэр, вы должны были что-то
услышать! Она, вероятно, хрипела, билась об дверь…
— Нет!
Тут уж мистер Саттертуэйт не выдержал. Лица собравшихся
удивленно обернулись к нему. Он покраснел и стал даже заикаться от волнения.
— Прошу меня извинить, инспектор… Но… я должен сказать. Вы
идете по ложному пути! По совершенно ложному пути. Миссис Эннсли не покончила с
собой — я абсолютно в этом уверен. Ее убили!
Воцарилась мертвая тишина, потом инспектор Уинкфилд тихо
спросил:
— Что привело вас к такому выводу, сэр?
— Я просто в этом уверен. У меня такое ощущение.
— Но, сэр, чтобы с уверенностью такое утверждать, одних
ощущений мало — должны быть и основания.
Надо сказать, что для самого мистера Саттертуэйта вполне
достаточным основанием было вчерашнее таинственное послание от мистера Кина.
Однако, понимая, что полицейского инспектора этим не убедишь, он принялся торопливо
подыскивать подходящее объяснение.
— Видите ли, вчера вечером я беседовал с ней… И она сказала,
что очень счастлива. Да, именно так — что она очень и очень счастлива! Разве
стала бы она такое говорить перед тем, как покончить с собой?
И, уже чувствуя себя победителем, добавил:
— К тому же она возвращалась в гостиную за гитарой, чтобы не
забыть ее утром. Самоубийцы, как правило, о таких вещах не беспокоятся.
— Да, пожалуй, вы правы, — признал инспектор и обернулся к
Дэвиду Кили: — Она забрала с собой гитару?
Математик пытался вспомнить.
— Да, кажется, забрала. Наверх она поднималась с гитарой в
руке. Точно, она как раз заворачивала по лестнице, когда я выключил внизу свет.
— Как?! — воскликнула Мейдж. — Но вот же она! И в подтверждение
своих слов указала на стол, где мирно покоилась гавайская гитара.
— Любопытно, — заметил инспектор и, круто повернувшись,
прошагал к звонку.
Дворецкому приказано было разыскать служанку, убиравшую
комнаты утром. Служанка вскоре явилась и ответила совершенно однозначно: придя
утром в гостиную, она первым делом вытерла пыль с гитары.
Отпустив ее, инспектор сурово сказал:
— Я бы хотел поговорить с мистером Саттертуэйтом наедине.
Остальные могут идти, однако прошу всех оставаться в Лейделле.
Едва за вышедшими закрылась дверь, мистер Саттертуэйт
торопливо заговорил:
— Инспектор, я… Я уверен, что вы прекрасно владеете
ситуацией. Да, прекрасно владеете! Просто мне показалось, что раз у меня, как я
уже говорил, возникло такое сильное ощущение…
Инспектор поднял руку, видимо, желая прекратить дальнейшие
оправдания.
— Мистер Саттертуэйт, вы совершенно правы. Ее убили.
— Так вы знали?.. — разочарованно произнес мистер
Саттертуэйт.
— Есть кое-какие детали, которые насторожили доктора
Морриса. — Он взглянул на доктора, присутствующего тут же. Тот кивнул. — На шее
оказалась не та веревка, которой она на самом деле была удушена. Та была
гораздо тоньше — что-то вроде проволоки, вероятно. Эта проволока прямо-таки
врезалась в кожу, а сверху уже наложился след от веревки. Ее попросту удушили,
а уже потом повесили, чтобы представить как самоубийство.
— Но кто же мог?..
— Вот именно, кто? — сказал инспектор. — В этом весь вопрос.
А что вы скажете о муже, который уснул, даже не пожелав жене спокойной ночи, и
ничего не слышал — хотя находился тут же, за стеной? По-моему, нам далеко
ходить не придется. Надо только выяснить, как они между собою ладили. Вот в
этом-то, мистер Саттертуэйт, вы и должны нам помочь. Вы тут человек свой и
можете то, чего не могу я. Так вот, выясните, какие между супругами были
отношения.
— Но я не намерен… — гордо выпрямившись, начал мистер
Саттертуэйт.
— Это уже будет не первое убийство, которое вы поможете нам
раскрыть. Помните дело миссис Стренджуэйз? Поистине, сэр, у вас нюх на такие
вещи!
Верно, нюх у него был.
— Постараюсь сделать все возможное, — тихо сказал он.
Неужели действительно Ричард Эннсли убил свою жену? Мистеру
Саттертуэйту припомнился его вчерашний жалкий взгляд — взгляд человека, который
любил и страдал. А мало ли на что может толкнуть человека страдание?..
Впрочем, у этого дела ведь должна быть и другая сторона.
Мэйбл говорила ему, что только-только выбирается из темного леса. Она была
переполнена ожиданием счастья — притом не тихого и благопристойного счастья, а
счастья самозабвенного, счастья-экстаза…
Если Джерард Эннсли говорил правду, то вечером после его
возвращения Мэйбл еще, по крайней мере, полчаса не входила в свою комнату.
Однако Дэвид Кили видел, как она поднималась по лестнице. В этом крыле всего
две комнаты, мимо которых она должна была пройти: комната миссис Грэм и комната
ее сына.
