Ее сына? Но ведь они с Мейдж…
Если бы между ними что-то было, Мейдж наверняка бы
догадалась. Хотя нет, она не из тех, кто догадывается. В общем нет дыма без
огня. Дыма…
Вспомнил! Запах дыма из двери спальни миссис Грэм…
Дальше он действовал не раздумывая. Вверх по лестнице, вот
комната миссис Грэм… В комнате никого. Мистер Саттертуэйт запер дверь изнутри.
Он направился прямо к камину. В золе чернел целый ворох
истлевших бумажек. Осторожно разглаживая их пальцем, он наконец обнаружил в
самом низу несколько уцелевших обрывков, по-видимому, писем.
Несмотря на то, что обрывки были обгоревшие и разрозненные,
кое-что можно было прочитать.
«Роджер, милый мой, жизнь может быть так прекрасна… Я и не
знала…»
«…думаю, что Джерард знает.., конечно, очень жаль, но что я
могу поделать? Для меня не существует никого, кроме тебя, Роджер… Скоро мы
будем вместе».
«О чем ты собираешься рассказать ему в Лейделле, Роджер? В
письме ты выразился как-то странно — но я все равно не боюсь…»
Мистер Саттертуэйт достал конверт из ящика стола и осторожно
сложил в него все обрывки. После этого он отпер дверь — и, распахнув ее,
столкнулся лицом к лицу с миссис Грэм.
Момент был неприятный, и в первую секунду мистер Саттертуэйт
несколько растерялся. Однако он тут же взял себя в руки и принял, вероятно,
самое правильное решение, объяснив все как есть.
— Миссис Грэм, я произвел у вас обыск и кое-что нашел. В
камине уцелело несколько обрывков писем…
В лице ее мелькнуло тревожное выражение. Мгновение — и все
прошло, однако мистер Саттертуэйт успел это заметить.
— …писем миссис Эннсли, адресованных вашему сыну…
Она немного помедлила и ответила довольно спокойно:
— Верно. Я решила, что их лучше всего сжечь.
— Почему?
— Мой сын в ближайшее время собирается жениться. Эти письма
— а после самоубийства несчастной их могли предать гласности — принесли бы ему
только страдания и неприятности.
— Но ваш сын мог сжечь их и сам.
Она не нашлась, сразу, что ответить, и мистер Саттертуэйт
воспользовался моментом, чтобы продолжить наступление:
— Вы увидели их у него в комнате, принесли к себе и сожгли.
Почему? Да потому что вы боялись, миссис Грэм!
— Я не имею привычки бояться чего бы то ни было!
— Возможно, но ведь в данном случае положение было
безвыходное.
— Я вас не понимаю.
— Вашего сына могли арестовать. За убийство.
— Убийство?!
Она смертельно побледнела. Мистер Саттертуэйт торопливо
продолжал:
— Вы слышали, как вчера вечером миссис Эннсли зашла в
комнату вашего сына. Он говорил ей раньше о своей помолвке? Насколько я
понимаю, нет. Значит, сказал вчера! Они поссорились, и тогда…
— Это ложь!
Оба они так увлеклись словесной перепалкой, что не заметили
и не услышали, как сзади подошел Роджер Грэм.
— Мама, все в порядке. Не беспокойся. Мистер Саттертуэйт,
зайдите, пожалуйста, ко мне.
И мистер Саттертуэйт, вслед за молодым человеком, шагнул к
нему в комнату. Миссис Грэм, даже не делая попыток последовать за ними, ушла к
себе. Роджер Грэм закрыл дверь.
— Послушайте, мистер Саттертуэйт, насколько я понимаю, вы
думаете, что я убил Мэйбл — что я задушил ее здесь, в моей комнате, а потом,
когда все спали, тихонько отнес тело наверх и инсценировал самоубийство?
Мистер Саттертуэйт долго не сводил с него взгляда и ответил
несколько неожиданно:
— Нет, я так не думаю.
— Что ж, спасибо и на этом. Я… я не мог бы ее убить. Я любил
ее. А может, и нет — не знаю. Все так запутано, что я и сам не могу
разобраться. Мейдж… Мейдж мне очень дорога.., давно люблю ее. Она такая
славная! Мы очень друг к другу подходим. С Мэйбл все было иначе… Она была для
меня… как наваждение. По-моему, я даже ее боялся.
Мистер Саттертуэйт кивнул.
— Это было как экстаз, как какое-то безумие… Все равно из
этого ничего бы не вышло. Такие порывы — они быстро проходят. Теперь я понимаю,
что значит быть в плену у наваждения…
— Да, — задумчиво сказал мистер Саттертуэйт. — Вероятно, так
оно и было.
— Я хотел наконец от всего этого избавиться… И вчера вечером
собирался сказать об этом Мэйбл.
— Но не сказали?
— Нет, не сказал, — помедлив, ответил Грэм. — Клянусь,
мистер Саттертуэйт, что после того, как все мы разошлись из гостиной, я больше
ее не видел.
— Я верю, — сказал мистер Саттертуэйт. Он встал. Роджер Грэм
не убивал Мэйбл Эннсли. Он мог предать ее, но не убить. Он ее боялся, боялся
этого призрачного, загадочного наваждения. Он познал неутолимую страсть — и
отвернулся от нее. Неясной мечте, способной завести его бог весть куда, он
предпочел надежную, благоразумную Мейдж, с которой, он был уверен, у него все
«выйдет».
Он был благоразумный молодой человек и как таковой мало
интересовал мистера Саттертуэйта — ибо сей джентльмен воспринимал жизнь как
художник и тонкий ценитель.
Оставив Роджера Грэма в его комнате, он спустился вниз. В
гостиной никого не было. Гитара Мэйбл лежала на табурете возле окна. Мистер
Саттертуэйт взял ее в руки и рассеянно провел по струнам. Он был почти не
знаком с гавайской гитарой, но по звуку догадался, что инструмент безбожно
расстроен. Он попробовал подкрутить колки.
В этот самый момент в гостиную вошла Дорис Коулз. Она
поглядела на мистера Саттертуэйта с нескрываемым осуждением.
— Бедная гитара! — сказала она.
Уловив упрек, пожилой джентльмен почувствовал, как в нем
взыграло упрямство.
— Настройте ее, пожалуйста, — попросил он и добавил: — Если,
конечно, вы умеете.
— Разумеется, умею! — сказала Дорис, возмущенная
предположением, что она чего-то не умеет.
Взяв у него гитару, она проворно провела рукой по струнам,
но только повернула колок, как струна с жалобным звуком лопнула!
— Ой, как же так!.. Ах… Странно, это не та струна! Это «ля»
— она должна быть следующей. Почему она здесь? Она же не должна стоять здесь!
Кто мог поставить ее сюда?! Ну и ну!.. Кто же мог сделать такую глупость?
