— Какой срок? Год — или двадцать два года?
— Смотря как их прожить, — чувствуя, что разговор может стать
интересным, отвечал мистер Саттертуэйт.
— Вот именно, смотря как, — кивнула она. — Это оказались два
совершенно разных времени, никак между собой не связанных. Я даже сейчас не
могу сказать, который из них длиннее, а который короче.
С минуту она молча размышляла, потом улыбнулась:
— Я уже очень, очень давно ни с кем не разговаривала. Не
стану перед вами извиняться: вы сами сюда пришли, сами захотели приподнять
покров… Вы ведь всегда так поступаете, верно? Приоткрываете ставни, заглядываете
внутрь и видите людей такими, каковы они есть, без прикрас — если, конечно, они
не возражают… А впрочем, хотя бы и возражали! От вас им все равно не скрыться:
вы тогда начнете строить догадки — и наверняка доберетесь до сути.
Мистера Саттертуэйта вдруг потянуло на откровенность.
— Мне шестьдесят девять лет, — сказал он. — Но все, что я
знаю о жизни, я узнал из вторых рук. Иногда очень горько это сознавать. Но зато
мне известно очень многое.
Она задумчиво кивнула.
— Понимаю. Странная штука жизнь! Не представляю, как это —
быть всегда только зрителем.
В ее тоне сквозило искреннее недоумение. Мистер Саттертуэйт
улыбнулся.
— Вам трудно это представить, потому что ваше место — в
самом центре сцены. Вы созданы, чтобы быть примадонной!
— Ах, полно, что вы такое говорите?!
— Но ведь это так! С вами всегда что-то случалось — и всегда
будет случаться. Думаю, что в вашей жизни была самая что ни на есть настоящая
трагедия… Или я ошибаюсь?
Она сощурилась и пристально посмотрела на него.
— Поживете несколько дней на острове — вам непременно
расскажут об одном англичанине, который утонул у подножия этого самого утеса.
Расскажут, как он был молод, красив и силен и как его молодая жена смотрела со
скалы вниз и видела его гибель.
— Да, мне уже говорили.
— Это был мой муж. Вилла принадлежала ему. Он привез меня
сюда восемнадцатилетней девчонкой, а через год волны оттащили его на черные
скалы, проволокли по острым камням и изувечили до смерти!..
Мистер Саттертуэйт ахнул. Женщина подалась вперед, не сводя
горящих глаз с его лица.
— Трагедия, вы говорите? Попробуйте-ка придумать трагедию
ужаснее: молодая жена — всего год как замужем — стоит и беспомощно наблюдает за
тем, как ее муж борется за свою жизнь, — и гибнет так… чудовищно.
— Да, это страшно. — Мистер Саттертуэйт был поражен до
глубины души. — Я согласен, страшнее действительно ничего не придумаешь.
Запрокинув голову, хозяйка внезапно расхохоталась.
— Ошибаетесь, — сказала она. — Бывает и пострашнее. Это
когда молодая жена стоит и смотрит вниз с надеждой — хоть бы он утонул!
— Боже правый! — воскликнул мистер Саттертуэйт. — Не может
быть, чтобы вы…
— Не может быть? Может! Именно так и было. Я стояла на
коленях на самом краю утеса и молилась, молилась… Слуги-испанцы думали, что я
молюсь за его спасение. Как бы не так! Я молила Бога, чтобы он избавил меня от
греховных мыслей. Я повторяла без конца: «Господи, помоги мне не желать ему
смерти! Господи, помоги мне не желать ему смерти!..» Но Он не помог… Все равно
во мне горела одна-единственная надежда… И она сбылась.
Она немного помолчала, потом тихо, уже совсем другим
голосом, продолжала:
— Ужасно, да? Всю жизнь буду это помнить. Я была так
счастлива, когда узнала, что он мертв и не сможет больше издеваться надо мной!
— Бедная девочка, — вымолвил мистер Саттертуэйт, глубоко
потрясенный.
— Наверное, я была еще слишком молода. Будь я постарше,
возможно, вся та.., мерзость, которую мне пришлось испытать с ним, не была бы
для меня таким ужасным испытанием. Понимаете, ведь ни один человек не знал,
каков он на самом деле. При первом знакомстве он настолько покорил меня своим
обаянием, что, когда предложил мне выйти за него замуж, я была счастлива и
горда. Все, однако, вышло не так, как я мечтала. С самого начала он принялся
надо мной издеваться. Все ему было не так — хотя, поверьте мне, я из кожи
лезла, стараясь ему угодить. А потом он пристрастился меня мучить.., запугивать
— это он любил больше всего. Каких только гадостей он не выдумывал — не хочу
даже вспоминать! В его жестокости было что-то патологическое… Наверное, он
все-таки был не совсем нормальный. Да, скорее всего именно так! А я была
целиком в его власти. Мучить меня сделалось его любимым занятием. — Ее глаза
расширились и потемнели. — Но страшнее всего для меня была смерть моего
ребенка. Я ждала ребенка, а он издевался и издевался надо мной… Это из-за него
мой малыш родился мертвым!.. Я тогда и сама чуть не умерла — и все же не
умерла… А жаль!..
Мистер Саттертуэйт выдавил из себя что-то невнятное.
— А потом — я уже говорила — пришло избавление. Знаете, как
это вышло? Приезжие девицы из отеля стали его подначивать. Местные, правда,
пытались отговорить, говорили, что нырять в таком месте — чистое безумие, но он
разве станет кого слушать? Ему так хотелось покрасоваться!.. И вот — я
смотрела, как он тонул, — и ликовала… Господи, как мог ты такое допустить?
Мистер Саттертуэйт протянул свою сухонькую ладошку, чтобы
взять ее за руку, — и она вцепилась в его руку, словно ребенок. Печать прожитых
лет словно бы спала с ее лица — и теперь он видел ее милой девятнадцатилетней
девушкой.
— Первое время я не могла поверить в свое счастье: дом мой,
я могу в нем жить, и никто уже не посмеет надо мной издеваться. Я ведь была
сирота, близких у меня не осталось. Как я, где я — никого не интересовало. Что
ж, тем меньше проблем! Я осталась жить в этом доме и впервые почувствовала себя
здесь как в раю. Поверьте, никогда с тех пор я не была так счастлива и никогда
уже не буду. Какое блаженство — проснуться утром и знать, что жизнь прекрасна!
Ни боли, ни отчаяния, ни ужаса перед тем, что он еще может сделать. Да, это был
настоящий рай…
И она надолго умолкла.
— А потом? — напомнил наконец мистер Саттертуэйт.
— Наверное, человек никогда не бывает счастлив тем, что
имеет. Поначалу мне довольно было одной моей свободы. Но постепенно я начала
чувствовать себя как-то… одиноко. Меня не оставляла мысль о моем умершем
ребенке. Ах, если бы он был жив! В своих грезах я видела в нем то ребенка, то…
игрушку. Мне постоянно не хватало чего-то или кого-то, с кем можно было бы
поиграть. Я знаю, это звучит глупо и по-детски, но это было так.
