Мистер Саттертуэйт неподвижно сидел среди выкриков и
аплодисментов. Наконец он встал и вышел из зала. На пути ему встретилась
взволнованная, разгоряченная Молли Стэмуэлл — она принимала комплименты, —
потом Джон Денмен, который пробирался сквозь толпу с по-новому горящими
глазами. Молли подошла к Джону, но он, едва ли сознавая, что делает, отстранил
ее: он искал другую.
— Моя жена… Где моя жена?
— Кажется, она вышла в сад.
Однако отыскал ее в конце концов не он, а мистер
Саттертуэйт. Она сидела на каменной скамье под кипарисом. Приблизившись к ней,
престарелый джентльмен повел себя по меньшей мере странно. Он встал перед нею
на колени и поднес ее руку к губам.
— Ах, — сказала она. — Вам понравилась, как я танцевала?
— Вы танцевали так, как вы танцевали всегда, мадам
Карсавина.
Она затаила дыхание.
— Значит, вы догадались?
— На свете есть лишь одна Карсавина — и, однажды увидев, ее
уже невозможно забыть… Но почему? Скажите, почему?..
— А что еще я могла сделать?
— То есть?.. Объясните!
— Мне кажется, вы должны понять — вы ведь знаете жизнь. —
Она говорила очень просто. Теперь все для нее было просто. — Видите ли, великая
балерина может, конечно, иметь друзей, возлюбленных — только не мужа. А Джон…
Он ни о чем таком даже слышать не хотел. Он хотел, чтобы я принадлежала ему вся
целиком, как никогда не могла бы принадлежать Карсавина.
— Я понимаю вас, — сказал мистер Саттертуэйт. — Я вас
понимаю. И вы подчинились?
Она кивнула.
— Вы, должно быть, очень сильно любили, — тихо сказал он.
— Вы так решили, потому что я пошла ради него на такую
жертву? — рассмеялась она.
— Не только поэтому. Еще потому, что вы пошли на нее с таким
легким сердцем.
— Да… Возможно, вы правы.
— И что же теперь? — спросил мистер Саттертуэйт. Улыбка
сошла с ее лица.
— Теперь? — Она немного помолчала, потом, повысив голос,
сказала куда-то в темноту: — Это вы, Сергей?
Князь Оранов вышел из-под деревьев на освещенную луной
лужайку. Он взял ее за руку и без смущения улыбнулся мистеру Саттертуэйту.
— Десять лет назад я скорбел по Анне Карсавиной, — просто
сказал он. — Для меня она была как… мое второе «я». Сегодня я снова ее нашел —
и больше уже с ней не расстанусь.
— Ждите меня через десять минут в конце улицы, — сказала
Анна. — Я приду.
Оранов кивнул и снова отступил в темноту. Балерина
обернулась к мистеру Саттертуэйту. На губах ее трепетала улыбка.
— Друг мой, вы как будто чем-то недовольны?
— Кстати, — не отвечая на вопрос, сказал он, — вы не видели
своего мужа? Он искал вас.
Легкая тень пробежала по ее челу, однако голос звучал
твердо:
— Что ж… Очень возможно.
— Я видел его глаза. В них… — Он осекся.
Но Анна не дрогнула.
— Ничего удивительного. Волшебная музыка и лунный свет
пробудили ушедшие воспоминания… Но это лишь минутная слабость — не более. Скоро
пройдет.
— Стало быть, мне не нужно ничего говорить? — Он
почувствовал себя старым и утомленным.
— Десять лет я жила с тем, кого любила, — сказала Анна
Карсавина. — Теперь я ухожу с тем, кто все эти десять лет любил меня.
Мистер Саттертуэйт ничего не сказал. Ему действительно
больше нечего было сказать. К тому же такое решение представлялось ему самым
простым… Вот только оно ему почему-то совсем не нравилось… На плечо ему снова
легла ее рука.
— Вы правы, друг мой… Но третьего не дано. Каждый хочет
повстречать идеальную, вечную любовь. Но звучит музыка Арлекина… Ни один
возлюбленный не идеален, потому что все смертны. А Арлекин — он невидим, он
всего лишь миф, фантазия, разве только…
— Что? — спросил мистер Саттертуэйт. — Разве только что?
— Разве только имя его — Смерть.
Мистер Саттертуэйт вздрогнул. Она отступила в сторону и
растворилась в темноте.
Неизвестно, сколько он так просидел, но внезапно до него
дошло, что он теряет драгоценные минуты. Он вскочил и засеменил по дорожке. Он
не задумывался, куда направиться: его влекло туда помимо воли.
Выбежав на улицу, он проникся странным ощущением нереальности.
Волшебный лунный свет, волшебная ночь… И две фигуры, медленно идущие по улице в
его сторону.
Оранов в костюме Арлекина — так мистер Саттертуэйт подумал в
первое мгновение. Но когда они проходили мимо него, он понял, что ошибся. Этот
стройный силуэт, эта легкая раскачивающаяся походка могла принадлежать лишь
одному человеку — мистеру Кину.
Легко, словно не касаясь земли, они прошли дальше по улочке.
Вскоре мистер Кин оглянулся, и мистер Саттертуэйт, к своему изумлению, увидел
не лицо мистера Кина, а чужое, незнакомое… Хотя нет, не совсем незнакомое. Ах
да! Таким, вероятно. Могло быть лицо Джона Денмена до того, как он был
избалован и обласкан жизнью. Лицо, в котором горит нетерпение и безрассудство и
угадываются черты мальчишки — и возлюбленного…
До него долетел ее счастливый звенящий смех. Он глядел им
вслед и видел вдали огни маленького домика над обрывом. Он глядел, глядел и,
как во сне, не мог отвести взгляда…
От сна его пробудила чья-то рука. Кто-то, подошедший сзади,
схватил его за плечо и развернул к себе лицом. Это оказался Сергей Оранов. Он
был бледен и сильно взволнован.
— Где она? Где? Она обещала прийти — но ее нет.
— Мадам только что прошла по этой улице, одна. Это ответила
служанка миссис Денмен, стоявшая в тени за калиткой. Она поджидала свою хозяйку
с шалью.
— Я стояла тут и видела, как она прошла мимо, — пояснила
она.
— Одна? — хрипло спросил мистер Саттертуэйт. — Вы сказали —
одна?
Глаза служанки расширились от удивления.
— Ну да! Разве не вы, сэр, только что говорили с ней?
Мистер Саттертуэйт вцепился в руку Оранова.
— Скорее, — прошептал он. — Я… я боюсь. Они вместе поспешили
по улочке, князь по дороге торопливо что-то говорил:
— Она удивительное существо. Ах, как она сегодня танцевала!
И этот ваш друг — кто он?.. Впрочем, все равно, но он замечательный, прекрасный
танцор. Раньше, когда она танцевала Коломбину Римского-Корсакова, она так и не
нашла для себя идеального Арлекина. Ни Моргунов, ни Кваснин — никто ей не подходил.
И тогда она знаете что придумала? Она мне как-то призналась… Она стала
танцевать не с настоящим партнером, а с неким воображаемым Арлекином, которого
на самом деле никогда не было. Она говорила, что это сам Арлекин пришел
танцевать с ней. Вот эта ее фантазия и делала ее Коломбину такой прекрасной.
