— А ты говорил, Будкин плакать будет… — совсем робко, по инерции сказала Ветка.
— Да хрен с ним, — махнул рукой Колесников. — Пускай плачет.
Глава 36
СОСНА НА ЦЫПОЧКАХ
Когда красная профессура ввалилась в кабинет, она увидела Служкина, в пуховике и шапке сидящего за своим столом и качающегося на стуле. Изо рта у него торчала незажженная сигарета.
— Это у вас, Виктор Сергеевич, новая манера урок вести? — ехидно спросил умный Старков. — Может, нам за пивом сбегать?
— В учебнике какая тема этого урока у нас обозначена?
— Основное предприятие нашего района, — подсказала Митрофанова.
— В скобочках — поселка, деревни, — добавил Старков.
— А какое основное предприятие нашего района, поселка, деревни?
— Ликеро-водочный! — крикнули двоечники Безматерных и Безденежных и заржали.
— Судоремонтный завод, — сказала Маша Большакова.
— Вот мы и пойдем сейчас на экскурсию смотреть затон.
Красная профессура взвыла от восторга.
— А можно сумки с собой взять? — спросили девочки. — У нас этот урок последний, мы потом сразу домой пойдем!
— Можно, — согласился Служкин, — но дайте мне слово…
— Даем, даем! — орала красная профессура.
— … дайте мне слово, что не будете разбегаться и будете внимательно слушать то, что я расскажу про судоходство на Каме.
После звонка, стоя на крыльце, Служкин пересчитал девятиклассников, толпившихся у ворот школы, как кони перед заездом, по головам.
— Так, двое уже сбежали, — сказал он. — Зашибись. Пойдемте.
Гомонящей вереницей они перетекли Новые Речники, перелесок, шоссе, Грачевник, Старые Речники и вышли на берег затона. День выдался хмурый — последний день февраля, последний день зимы. Снег вокруг громоздился целыми Гималаями, а над Гималаями тускло блестели окна вторых этажей черных бревенчатых бараков. Их огромные ватные крыши угрожающе насупились, свесив по углам кинжалы сосулек.
— Куда теперь? — жизнерадостно спросила красная профессура.
— Вон к той скамейке. — Служкин указал сигаретой.
Профессура рванула к скамейке, бросив бессмертный школьный клич: «Кто последний — тот дурак!» Но рядом со скамейкой, оказывается, начиналась хорошо укатанная горка, вокруг которой валялись куски фанеры и оргалита. Когда Служкин дошагал до скамейки, кое-кто из пацанов уже укатился с кручи, а остальные ловили визжащих девчонок и тоже спускали их вниз. Люська Митрофанова, хлюпая носом, собирала втоптанные в снег тетрадки и учебники из своего пакета. Служкин гневно внедрился в суету возле горки.
— Э-эй! — заорал он. — Ну-ка все ко мне! Веселиться потом будем!
Но на Служкина никто не обратил внимания, как на шумящее под ветром дерево. Пацаны ржали, девчонки вопили ему:
— Виктор Сергеич, скажите им, чтоб не толкались, а-а-а!..
— Живо поднимайтесь! Всем по прогулу влеплю! — грозил Служкин.
На него налетела хохочущая Маша Большакова и укрылась за ним от Старкова, который несся по пятам. Старков метнулся мимо правого кармана Служкина — Маша вынырнула из-под левого локтя. Старков побежал вдоль живота — Маша спряталась за капюшоном. Несколько обалдевший, Служкин наконец ухватил Старкова за шиворот.
— А урок?! — яростно спросил он.
— Блин, точно! — спохватился Старков. — Пойду наших позову!..
Через секунду на спине двоечника Безматерных он уже летел с горки. Служкин беспомощно обернулся к Маше.
— Что ж это такое? — спросил он. — А как же судоходство на Каме?
Раскрасневшаяся Маша, улыбаясь, виновато пожала плечами.
Служкин обескураженно развернулся, поплелся к скамейке, сел, закурил и стал смотреть на затон. И опять тесно составленные в затоне корабли напомнили ему город. Служкин смотрел на надменные, аристократические дворцы лайнеров, на спальные кварталы однотипных пассажирских теплоходов, на схожие с длинными заводскими цехами туши самоходок-сухогрузов и барж, на вокзалы дебаркадеров и брандвахт, на трущобы мелких катеров, на новостройки земснарядов, на башни буксиров-толкачей по окраинам, на ухоженные пригороды «Метеоров» и «Ракет». Мачты вздымались, как антенны, как фонарные столбы, а такелаж был словно троллейбусные провода.
Рядом со Служкиным на скамейку присела Маша.
— А что, Виктор Сергеевич, — неуверенно спросила она, — вам очень надо рассказывать про это судоходство?
Служкин, не глядя на нее, пожал плечами.
— Ну расскажите мне, — вздохнув, согласилась Маша.
— Урок для тебя одной? — удивился Служкин. — Ладно уж… Иди, летай со Старковым. Я переживу.
— Расскажите, — повторила Маша и, улыбаясь, поглядела ему в глаза. — Я же вижу, как вам самому хочется…
— Ну что ж… — Служкин недоверчиво хмыкнул, откинулся назад и сладко потянулся руками и ногами во все стороны. — Ладно, слушай…
И он начал рассказывать, весело поглядывая на Машу, а Маша слушала, задумчиво улыбаясь, и смотрела на затон, в котором начиналась весна. Здесь уже пожелтел лед вдоль берега, и сквозь него проступила вода, а между кораблей грозно потемнели тракторные дороги, наезженные за зиму. С крыш теплоходов экипажи большими фанерными лопатами сбрасывали снег, очищая квадраты небесно-синей краски. Под кормой самоходок чернели вырубленные пешнями проруби для винтов. Трюмы барж вдруг ярко освещались электросваркой. На толкачах звонко скалывали наледь с задранных буферов. И все корабли были увешаны гирляндами сосулек, наросших в недавнюю оттепель.
Служкин увлекся своим рассказом, раскраснелся, расстегнул пуховик, стал прутиком чертить на снегу схемы. Маша слушала его как-то виновато и добросовестно рассматривала кривые чертежи на сугробе. Красная профессура веселилась у горки, не замечая служкинских дерзаний, и, когда Служкин иссяк, весело закричала:
— Виктор Сергеевич, а можно домой идти? Время уже!..
Маша сидела задумчивая, молчаливая. Служкин тоже помолчал, искоса изучая свою снеговую графику, потом встал и начал пинать сугроб, хороня ее.
— Идти-то можно или нет?.. — не унималась профессура.
Служкин двинулся к девятиклассникам, распихал толчею у горки, вынул из рук заснеженного двоечника Безматерных фанерку.
— В детстве, — весомо сказал он, — мы называли это — «кардонка». Вы весь урок мочало чесали, а кататься на «кардонках» так и не научились. Теперь смотрите: я показываю вам высший пилотаж. Одно выступление, и только в нашем цирке!
— О-о!.. — восхищенно застонал девятый «а». — Геогр… Виктор Сергеевич пилотаж показывает!..
Служкин отошел назад, разбежался и прыгнул, прижав «кардонку» к животу. Грянувшись на лед, он растопырил руки и ноги, как «кукурузник», и с криком: «Всем двойки за уро-о!..» — исчез внизу в туче снежной пыли.
