Гостья пришла ровно в половине шестого. Она не стучала, вошла в дом, как входят близкие люди. Женщины обнялись.
– У меня плохие новости… – начала она, но хозяйка мягко положила ей руку на плечо и проговорила сдавленно:
– Я все знаю. Мы опоздали. Просчитались.
– Господи, помилуй. – Гостья перекрестилась.
– Ты не суетись, раздевайся, садись поближе к огню, грейся. Картошка готова.
– Я тут курицу запекла.
– Не надо было! Я же сказала – у меня все есть!
– Ну не могу я с пустыми руками.
– Глупости. Мы что, чужие люди?
– Он перед Олей женщину убил. Любовь Горохову. Миллионершу. Не понимаю, что у него с ней-то было общего. Не понимаю… Вдовица, не так давно мужа схоронила, убили его, кажется…
– Сама ничего не понимаю… Мой руки, в рукомойнике есть вода, мыло знаешь где и полотенце. Давай сядем, посидим немного, поедим, выпьем, а потом уже и думать будем, что нам дальше делать.
– Да мы уже наделали… Знаешь, как начинаю вспоминать все это, голова кружится, и мне кажется, что это было не с нами. И как это только нам в голову пришло?
– У меня точно такие же мысли и чувства. Клади себе картошку, помидоры вот… Это я во всем виновата. Позвонила, напугала… Но я, оказывается, была права. Только он тогда не к Лильке собирался, а к этой, Гороховой… Веришь, я о ней ничего не знала! Чувствовала, что у него это начинается, что кризис, что в любую минуту может натворить… Мы же с тобой как хотели?
– Да я все помню… Мы хотели внушить ему, что, кроме Лили, есть и другие женщины…
– Вот-вот, не другие, а другая, вполне конкретная девушка, которая его любит, да только боится признаться в этом. Вот сразу уцепились за Олю. Никогда себе не прощу!
– Но кто же мог подумать, что он разобьет ей лицо?! Я тебе так скажу. Когда женщина проведет ночь с мужчиной, она что, утром что-то особенное чувствует? Нет, все как обычно… Мы же так и думали, что она проснется и ничего не заметит… Да ей и в голову бы не пришло, что с ней было ночью…
– Это мы с тобой так думали… Но на деле-то получилось все совсем не так…
– Знаешь, что он мне сказал, когда вернулся от нее? Он сказал, вернее, он не просто говорил, он кричал, что я обманула его, что она его не любит, иначе не стала бы принимать снотворное. И что он хотел ее разбудить, стал трясти ее за плечи, ну а потом…
– Стал бить ее по щекам, думал, что таким образом приведет в чувства! И это чудо какое-то, что она не проснулась.
– Ты вообще-то понимаешь, как мы рисковали? Я же понятия не имею, сколько таблеток надо выпить, чтобы спать крепко, но только до утра. А она должна была утром проснуться, ведь так? Именно утром, а не ночью, потому что ей надо было пойти на работу… И если бы он не ударил ее по лицу, а просто… сделал только это, то она ничего бы не заметила…
– Как ты думаешь, нас вычислят?
– Не знаю… Но они расследуют… На работе уже были, кажется, из прокуратуры… Или из адвокатской конторы… адвокатша ли, помощница, я не поняла, полная такая, симпатичная женщина. Притворилась, будто бы она уборщицей у нас работает, все выпытывала про Олю. Интересовалась, нет ли у нее воздыхателей.
– Значит, были уже у вас?
– Были, потом еще приходили, следователь такой, молодой, он ведет официальное расследование, а потому и вопросы задавал конкретные, серьезные. Я так поняла, что он искал связи убитых женщин, Гороховой и этой, издательши… Аленькой.
– А с издательшей-то у него чего было?
– Да ничего! Я вообще ничего не понимаю! Может, это и не он?
– Ты сама знаешь, что он…
– Знаю. Я у него вещи видела. Женские. Они духами пахнут. Да и он не в порядке, глаза бешеные, испуганные и злые.
– Я понимаю – Лиля. Он с ней встречался, общался, он ей стихи писал. Но эти-то две – каким боком?
– Не знаю… Все слишком далеко зашло.
– Может, положить его в больницу, пока не поздно? Пока он еще кого-нибудь не убил?
– Думаешь, это так просто? Вот, представь себе. Приду я к врачу, скажу, что у меня сын больной. Он станет мне вопросы разные задавать и что? Ведь внешне он совершенно здоровый!
– Врачи – они все видят.
– Пусть видят, пусть даже поставят его на учет и что? Пропишут лекарства… Этим я его не спасу. Больше того, находясь на этом самом учете, он скорее попадется… А так – его мало кто знает… Тихий и незаметный молодой человек.
– Раньше надо было его лечить, вот что я тебе скажу.
– Это я сейчас тоже понимаю, но тогда, когда все это началось, моим единственным желанием было спасти его, понимаешь?
– Да все я понимаю… И переживаю. И за него, и за тебя. Ну просто не знаю, что теперь делать.
– А что, если поговорить с Ольгой? Дать ей денег?
– В смысле? Признаться в том, что мы подложили ее под Женю? И как ты это ей объяснишь?
– Никак. Просто мысли самые разные в голову лезут… Она же может забеременеть…
– Не бойся, они сейчас все умные. Купит тест, проверится. Если беременная – аборт сделает. Если нет – все равно будет лечиться, антибиотики разные пить… Господи, сама не понимаю, как мы все это провернули…
– Это был шок, понимаешь? Мы не знали, что творили… Просто я вдруг поняла, что он собирается, как раньше… По тому, как мечется по дому, как бормочет что-то, плачет, смотрит как будто куда-то мимо меня… И снова душится, страшно душится духами. Только одежда его грязная, и он как будто не замечает этого…
– Но мы должны это прекратить. Мы знаем, что он убивает женщин…
– Ты что, хочешь меня предать?
– Нет-нет, что ты! – замахала гостья руками. – Но ты сама должна придумать, что нужно сделать, а я тебе помогу.
– Ты ведь не бросишь меня?
– Нет… Никогда.
– Давай выпьем…
В столовой стало жарко. Лица женщин раскраснелись от выпитой водки и еды. А еще от волнения. Они думали об одном и том же: о тупике, в который их загнала сама жизнь, и о тех ошибках, которые они совершали одну за другой…
– Надо, чтобы он уехал, – сказала гостья. – Из города.
– Надо, да только он не уедет.
– Ты с ним говорила?
– Говорила. Бесполезно. Просто невозможно. Он не воспринимает то, что я ему говорю. Иногда мне кажется, что он вообще как будто не видит меня. Я прихожу к нему, убираюсь, кормлю его, а он не замечает меня. Сидит за своим компьютером, щелкает по клавишам с огромной скоростью, что-то пишет… И я понимаю, что его нет в комнате, понимаешь?
– Может, нанять кого-нибудь, чтобы его связали и увезли? В деревню, я не знаю… Куда-нибудь, чтобы он там пришел в себя…
