– Черт знает что! – Она с трудом запихнула кастрюлю обратно и ушла к себе.
Тетрадь, листок и книга валялись на столе, и Вета, чтобы успокоиться, принялась читать с того места, где остановилась вчера.
Двумя стругами плыл купец Варсонофьев по Каспийскому морю. В первом струге – товары попроще, да слуги купеческие, да пятеро казаков, для охраны от разбойников нанятых. Во втором струге – самый дорогой товар, да сам Варсонофьев, да странный мальчонка при нем, да еще трое казаков.
Третий день плывут струги, скрипят уключины.
Море стоит тихое, едва колышется. Солнце жарит нещадно.
– Еще день, твое степенство, и будем в Астрахани! – говорит, вглядываясь в берег, старый казак.
Струги сворачивают к берегу, входят в камыши.
Шуршат густые камыши под расшивными бортами, шуршат под длинными веслами. Только этот шорох нарушает жаркую полдневную тишину.
Только неспокойно от этой тишины на сердце у купца Варсонофьева.
Слишком, слишком тихо вокруг, как будто затаилась вся природа, замерла от страха неведомого.
Ох, дойти бы скорее до Астрахани, под защиту крепостных стен, под защиту стрельцов государевых, стрельцов царева воеводы князя Прозоровского!
И старый казак тоже что-то чует, вздыхает, смотрит неспокойно по сторонам.
– Тише гребите! – вполголоса приказывает он гребцам. – Смочите уключины да весла, чтоб не скрипели!
Тихо плывут струги, не скрипят мокрые уключины, только камыш шуршит, ломается под тяжелыми бортами челнов.
Прислушивается к этой тишине Тит Варсонофьев, прислушиваются казаки.
Тихо скользят струги сквозь камыши, и вдруг передний выплывает на широкую открытую воду, свободной, чистой протокой уходящую в глубь берега.
И тут же в этом просвете, в этой протоке показываются несколько челнов с красными обвисшими парусами.
– Ушкуйники! – испуганно шепчет Варсонофьев и мелко крестится. – Спаси и помоги, Матерь Пресвятая Богородица!
– Греби, братцы, греби! – кричит старый казак. – Подналягте, братцы, как можете!
Гребцы изо всех сил налегают на весла, трещат и гнутся еловые веретена. Купеческие струги мчатся через протоку, чтобы скорее уйти в камыши, скрыться от разбойничьих челнов.
Но поздно: разбойники увидели их и тоже взялись за весла…
Гребцы на стругах Варсонофьева стараются, гребут изо всех сил, но они устали, замучила их долгая тяжелая работа, замучила жара. А разбойники гребут со свежими силами, да и челны их легче. Купеческие лодки тяжело нагружены заморским товаром, сидят низко, а те летят, как понизовые чайки, кажется, едва касаясь воды…
Старый казак стоит на корме, вглядывается в приближающиеся челны под красными парусами.
– Что делать будем, Аким? – спрашивает, подходя, Варсонофьев. – Не уйти нам от ушкуйников!
– То не ушкуйники! – нехотя отвечает казак и не глядит в глаза хозяину.
– А кто же?
– То Степан Тимофеевич…
Нехорошо было Титу Прохоровичу, а сейчас и вовсе поплохело.
Много слышал он про казацкого атамана Степана Тимофеевича Разина, и все недоброе.
Был Степан из донских казаков, ходил по цареву велению на крымского хана и на турецкого султана, а после казнил воевода князь Долгоруков его старшего брата Ивана, и вышел Степан из-под царской руки. Ушел с Дона на Волгу и Яик, поднял казацкую голытьбу, пошел с ней грабить турецкие берега, торговые караваны, богатые персидские города. Где грабил, где торговал, где вел переговоры. Город Дербент разорил до основания, взял большую добычу и много пленников, потом предложил персидскому шаху свою службу.
Астраханские воеводы гонялись за непокорным атаманом, но тот хитростью и везением уходил от них, а кое-когда и побивал государевы полки, не гнушаясь обмана.
– Не подведи, Аким Фролыч! – взмолился Варсонофьев, разом вспомнив отчество казака. – Не подведи, и я тебя не обижу!
– А я что могу? – с неожиданной злостью процедил тот. – У нас, вон, гребцы заморены, а у казаков свежие!
Разинские челны неотвратимо приближались, и скоро стал виден сам атаман, стоящий на носу переднего струга.
Коренастый, кудрявый, широкоплечий, всем своим видом он излучал силу и угрозу.
– Никак это ты, Аким! – крикнул Разин, разглядев на купеческом корабле старого знакомого.
– Я, Степан Тимофеевич!
– А что ж ты, Аким, от меня бегишь? В салки, что ли, играешь?
– Служба у меня такая!
– Служба? – насмешливо переспросил атаман. – С каких это пор донские казаки подневольную службу служат? У тебя, Аким, одна служба – вольная воля, одна отчизна – казацкое братство, один государь – кривая турецкая сабля!
– Я, Степан Тимофеевич, слово давал! – мрачно проговорил Аким. – Верное казацкое слово.
– Ну коли слово давал – держи! – усмехнулся Разин. – Мне вот государь Алексей Михайлович десять раз слово давал, да ни разу не сдержал. Так он же не казак, он царь московский!
Гребцы стараются из последних сил, но казацкие струги нагоняют, и уже молодые казаки забрасывают железные кошки на челны Варсонофьева, чтобы подтянуться к ним бортами.
Аким со своими подручными обнажает сабли, рубит веревки, но летят новые и новые крючья, и скоро казаки Разина перебираются на купеческие челны…
Охрана Варсонофьева рубится вполсилы, как будто номер отбывает – ведь не с басурманами, не с нехристями какими и не с царевыми людьми бьются, а со своими братьями, казаками…
Через несколько минут все кончено.
Один только Аким, верный слову, лежит на дне струга зарубленный. Остальные казаки, сложив сабли, виновато поглядывают на Варсонофьева – мол, не обессудь, хозяин, их ведь куда больше…
Разин, широко, уверенно шагая по гулкой палубе струга, оглядывает добычу, развязывает тюки с парчой и шелком, открывает сундуки с дорогим оружием и посудой, довольно присвистывает, поворачивается к первому есаулу Ивану Черноярцу:
– Гляди-ка, Ванята, какого хорошего зверя завалили! Распорядись там, чтобы никого из казаков, кто в погоне был, не обошли. Ну и себя не обидь, тут всем хватит!
Сам подходит к Варсонофьеву, глядит мрачно, с усмешкой:
– Ну что, купчина, много наторговал?
– Ох, много! – вздыхает Тит. – Да только не будет мне с той торговли проку…
