— Твою бы, блин, эрудицию и начитанность, да в мирных целях!
— А такие, как я, в мирных целях этой стране на хрен не нужны.
— Нашей стране… Или ты вроде как себя противопоставляешь?
— Ага. Противопоставляю. Вот только, сам видишь, хреново выходит, — хрипло выдавил Крутов. Легкое состояние эйфории, наступившее сразу после укола, постепенно улетучивалось, а на смену ему по нарастающей возвращалась боль. Еще не такая сильная, ну да лиха беда — начало.
— Значит, говоришь, одного только Демидыча и жалко? А как же тогда с той засадой, на Приозерском? Ну ладно Холин, допустим даже Тарас. Но молодого-то за что? Он год как институт закончил! Девку по-настоящему еще в руках не держал!
— Так ведь там вроде как обошлось?
— Обошлось. Ну да не твоя в том заслуга.
— Как знать… Не допускаешь мысли, что я за них молился?
Мешечко посмотрел на Женю с презрительной усмешкой:
— О как? Я, блин, щас прямо расплачусь от умиления!
— Ты? Нет, сейчас ты не расплачешься. Это потом, это позже придет. Я даже могу тебе точно сказать — когда!
— И когда же?
— Через три дня. Когда вы, с салютами и с прочей вашей официозной блевотиной, станете Натаху в землю зарывать! И вот тогда ты расплачешься. Но не от умиления. А от того, что кровь Натахи, она, конечно, на мне. Но и на тебе, Андрей, тоже. И ты это сам отлично понимаешь.
— Согласен, — хмуро подтвердил Мешок. — И на мне тоже. Вот только я все-таки надеюсь повременить. Со слезой.
— Типа, такой толстокожий? Брось, не хорохорься!
— Нет, не толстокожий. Просто… Просто Наташа пока еще жива.
— Ну да? Не гонишь? После таких ранений не выживают. Я знаю.
— Не гоню. По счастью, пока еще не ямщик.
— Огонь-баба! — уважительно покачал головой Крутов. — Вот именно такую-то я себе все эти годы и искал.
— Уже не найдешь.
— Это точно… Слушай, Андрей, у меня к тебе огромная просьба! Вот, матери моей передай, — с этими словами Женя подтолкнул в сторону Мешка небольшую коробочку из-под печенья, лежавшую на дне тайника.
Внутри коробки что-то ощутимо звякнуло. По-прежнему ожидая подвоха, Андрей не без опаски приоткрыл коробку и… внутренне охнул. Поскольку «звякнули» хранящийся внутри орден «За личное мужество» и медали: «За отвагу», «За заслуги перед Отечеством» II степени и «За отличие в военной службе» III степени.
— Это за что?!!
— За разное. В основном за пьянки с комендатурой и за взимовыгодную дружбу со штабными, — пространно ответил Крутов, продолжая смотреть на возвышающуюся над полом горку денег. — И еще одно, Андрей! Коли уж ты категорически отказываешься брать баксы на машину, возьми тогда на… Зечу. Чтобы его… Короче, чтобы не в общей яме, с бомжами безымянными? Будь человеком, а? — Только теперь Женя позволил дать себе слабину и посмотрел на Мешка умоляюще.
В воздухе подвисла тишина.
Глазами побитой собаки Крутов наблюдал за тем, как Андрей сначала мучительно и напряженно размышлял о чем-то, после чего поднялся, прошел через комнату, наклонился, скомкал в кулаке несколько бумажек с американскими президентами, не глядя сунул в карман и, не произнеся более ни слова, вышел сначала в прихожую, а затем на лестницу.
— Спасибо, — бледнея, прошептал Курт…
…На лестничной площадке, вполголоса переговариваясь, одну за другой смолили Кузоватов и два его бойца.
— Все, Геннадий Ильич, мы закончили, — надломленным голосом сказал Андрей. — Можете грузить. Задержание оформляйте на себя.
— Спасибо, Андрей.
— Боюсь, в данной ситуации «спасибо» — не самое уместное слово… Вы только его сначала через больничку проведите, ладно?
— Конечно. Ты не беспокойся: в конце концов, Жека нам тоже не чужой.
— Вот это-то, во всей этой истории, самое паскудное и есть.
— Ага, на себя запишем. А Крутов потом телегу на нас в прокуратуру накатает, — ворчливо заметил Канищев. — За неправомерные действия при задержании. В больничке-то огнестрел сразу на карандаш поставят.
Мешечко ожег старшину полным ненависти взглядом, но Кузоватов среагировал еще раньше:
— Нишкни, идиот! — рявкнул комбат. — Быстро дуйте в хату, пока Жека в одиночку чего-нибудь с собой не сотворил! С него станется…
Два бойца испуганно ломанулись в квартиру, и здесь открывшаяся перед их глазами картина повергла обоих в состояние глубокого культурного шока. Здесь культурного, так как «овошники» одновременно испытали чувство схожее с ощущениями литературного персонажа Али-Бабы, впервые посетившего пещеру разбойников.
Измученный кровопотерей, близкий к уходу в бессознанку Крутов, завидев своих бывших коллег, досадливо скривился: азартное выражение лица старшины Канищева не оставляло у него сомнений в том, что уж эти «случайные пассажиры» сумеют найти «бесхозным» деньгам достойное применение. И намерение «передать средства в Фонд мира», даже если теоретически ими и рассматривается, то располагается оно далеко не в первой десятке прочих иных вариантов.
Бойцы присели на корточки подле буквально с неба свалившегося на них счастья и попытались на глазок прикинуть: сколько же здесь? И в этот момент «пришла беда откуда не ждали»: в комнату неожиданно возвратился… Андрей. Молча и бесцеремонно он отодвинул «овошников» в сторону, сгреб с пола деньги, побросал их все, до последней бумажки в металлический ящик тайника и подхватил добычу на руки. Таким образом, счастье старшины Канищева и его напарника оказалось мимолетным. Каким, собственно, оно в большинстве случаев и бывает.
— Все-таки решил машину купить? — с плохо скрываемой усмешкой спросил, а вернее будет сказать простонал, Женя.
— Ага, — мрачно кивнул Мешечко. — Ту, на которой Наташку с того света вывозить станем!..
Санкт-Петербург,
21 сентября 2009 года,
вторник, 02:26 мск
Огромная медицинская палата с большим, чуть ли не во всю стену окном и всего с одной койкой, стоящей строго по центру.
Наташа лежит с закрытыми глазами.
Ее обнаженное тело, прикрытое простыней, сплошь облеплено какими-то проводочками-трубочками.
Вокруг что-то булькает, мигает, дергается стрелками не доступных пониманию простых смертных приборов «космической» внешности.
За маленьким столиком, на котором уместился весь этот «микрокосмос», прикорнула медсестра, положив голову на столешницу.
Прилепина в белом халате сидит на стуле рядом с кроватью Наташи. Она держит ее за руку и что-то отчаянно нашептывает. Что-то, не слышное ни медсестре, ни самой находящейся в коме Северовой.
В этой стерильной, пугающей тишине неожиданно громко подает голос мобильник, упрятанный в недрах сумочки Ольги, и медсестра мгновенно просыпается:
