— Девушка, вы находитесь в отделении реанимации! Никаких работающих телефонов! Вы что, с ума сошли!!
— Извините, пожалуйста! — завиноватилась Прилепина и принялась судорожно рыться в сумочке в поисках источника шума.
— А ну быстро в коридор! Бегом!!!
Ольга послушно выскочила в пустынный коридор спящего отделения анестезиологии и реанимации и, разыскав наконец телефон, испуганным шепотом ответила на высветившийся незнакомый ей номер:
— Да. Слушаю.
— Привет! — раздался в трубке задорный голос Неждановой.
— Господи, Юля! Ты где! Мы тебя обыскались!
— Десять минут назад я пересекла границу братской Республики Беларусь.
— Как Беларусь? — растерялась было Ольга, но тут же вспомнила их доверительный бабий разговор в поезде: — А-а! Ну да, понятно! Но погоди, а как же?
— Не волнуйся, моя тарелочка с голубой каемочкой при мне.
— Я не про тарелочку. У тебя же процесс? Суд над Литвой через два дня начинается?
— Знаешь, я подумала: раз уж все так удачно сложилось, чего я буду его топить? Согласись, это ведь верх подлости: увести у человека большие деньги и при этом еще и… Ладно бы просто свидетельствовать, а в моем случае — так еще и лжесвидетельствовать против него?
— Соглашусь. Верх, — сухо ответила Прилепина. Боковым зрением она заметила как сзади по коридору прошагал какой-то мужчина и, остановившись возле палаты Наташи, осторожно просунул голову внутрь. Через пару секунд в коридор вышла медсестра, и они принялись о чем-то оживленно шептаться.
— Я рада, что ты меня понимаешь. — продолжала меж тем весело щебетать Нежданова. — Слу-ушай, а вам за меня сильно влетело? Ты уж извини, что всё так получилось.
— Нет, пока еще не влетело. Но вот Наташа — это моя коллега, девушка, которая открыла стрельбу, чтобы подать нам с тобой сигнал об опасности, она…
— Что?
— Тяжело ранена. Сейчас находится в реанимации, ее ввели в искусственную кому.
— Она выживет?
— Не знаю. В состоянии комы ее могут поддерживать достаточно долго, но ей может потребоваться операция, каких у нас здесь просто не делают.
— То есть всё, как обычно, упирается в деньги?
— И всё, как обычно, упирается в деньги, — потерянным голосом подтвердила Прилепина.
— Ольга, я, когда доберусь до места, сразу тебе перезвоню. Слышишь?
— Слышу.
— Мы что-нибудь обязательно придумаем. Честное слово! А пока — держитесь! И… и спасибо тебе за всё. Всем вам — спасибо.
— Виола?! — раздался вдруг удивленный возглас.
Ольга вздрогнула: таким прозвищем ее уже давно никто не называл. Палец машинально сбросил звонок, она обернулась.
Перед Прилепиной стоял тот самый мужчина, который только что о чем-то разговаривал с медсестрой. Мужчина улыбался ей словно старой знакомой, но Ольга, сколько ни напрягалась, никак не могла вспомнить кто это.
— Не узнаете? Я Жора. Помните?
— Какой Жора?
— Жора Спринтер. Троллейбус. Кошелек. Как вы тогда за мной лихо погнались!
— О, господи! — растерянно ахнула Прилепина. — Так это вы? С ума сойти! Это сколько же лет прошло?!
— Много, — улыбнулся Жора. — А ведь я вас все эти годы частенько вспоминал. Честное слово.
— Я догадываюсь. Небось все маты на дурную бабу сложили?
— Да вы что? Наоборот! — Жора сделался необычайно серьезен. — Я вам очень благодарен, Виола. Простите, просто не знаю как вас на самом деле зовут.
— Меня Ольгой зовут. Да за что же благодарны-то?
— Я тогда… Короче, очень вовремя сел. Понимаете? Мне ведь тогда три года дали.
— Три? За один кошелек? — ужаснулась Прилепина.
— Не за один. У меня во время обыска дома еще кое-чего, по мелочи, нашли, — усмехнулся Жора. — Ну да не в этом суть. Я-то поначалу как думал: ну зона, ну чего уж там, тем более что не впервой? А через четыре месяца получил письмо. От девушки моей, от Люськи. Она… Короче, она ничего про эти дела мои не знала. А как меня, значит, повязали — всё: ни ответа ни привета. Но я на нее не обижался, правда. Она у меня из приличной семьи, разве станут такие с уголовником связываться? А тут вдруг письмо от нее!
— И что же в письме?
— Написала, что любит и будет ждать. И что сын у меня родился, Женька. Евгений Георгиевич Крутов.
— Почему Крутов? — вздрогнув, передернула плечами Ольга.
— Потому что такая вот у меня крутая фамилия, — довольно хохотнул Жора. — Вот такие дела! Я-то, идиот, был уверен, что Люська аборт сделала, а она, оказывается, сына сохранила. Для меня сохранила. Представляете?
— Представляю, — улыбнулась Ольга. — Представляю, что вы тогда пережили.
— Во-во! Короче, все у меня тогда внутри перевернулось, и мозги наконец-то на место встали. И не просто встали — включились. Твердо для себя решил: «Все, хорош! Завязываю!» Оставшиеся полтора года как один денек пролетели. Вышел я на УДО и сразу к ним.
— Приняли?
— Ага. Для начала, конечно, будущий тесть отметелил меня хорошенько. У Люськи знаете какой папаша? У-у, крутой мужик! Экс-чемпион Петербурга по пауэрлифтингу! Но потом все нормально пошло, познакомились. Он мне и с работой помог. Замолвил словечко.
— И кем вы теперь работаете?
— В колледже одном, в путяге, если по-нашему, легкоатлетическую секцию веду. У меня ведь первый взрослый по бегу. Кстати, до сих пор поверить не могу, что вы меня тогда на длинной дистанции сделали… В общем, я теперь типа учительствую. Представляете, из карманников, да в учителя?! Вот сюжетец, а?
— Да уж, сюжетец, — грустно усмехнулась Ольга. — Вы туда, а я оттуда.
— В каком смысле?
— Вы из карманников в учителя, а я из учителей в «карманники».
— Это как? А-а! Шутите?
— Ох, если бы, — вздохнув о своем, покачала головой Прилепина. — Ладно, не будем о грустном. Я очень рада, Жора, что у вас все так хорошо сложилось. Да, кстати, а здесь-то вы что делаете?
— Да я к Люське заехал. Она у меня сегодня на сутках, так я ей тормозок подогнал. У них ведь тут, в реанимации, толком-то и поесть не выскочить.
Ольга посмотрела на Жору, потом перевела взгляд на дверь палаты:
— Вы хотите сказать, что эта медсестра, она ваша?…
— Ну да, Люська. Жена моя.
— Так не бывает! — потрясенно выдохнула Прилепина.
— Почему не бывает? — удивился Жора. — А у вас там что, родственница сейчас лежит?
— Подруга.
— Вы не переживайте, у моей Люськи рука легкая, — с ободряющим сочувствием сказал Жора. — За те четыре года, что она здесь работает, ни один пациент, из тех что она выхаживала, не умер. Ой, извини, ради бога. Тьфу-тьфу-тьфу. Короче, обещаю вам — все будет хорошо!
