— Ты сейчас куда мыслишь?
— Как это куда? — удивился самой постановке вопроса Виталий. — В контору. С пленками работать.
— Смелый человек. А вот я, после озвученных по телефону событий, пожалуй, не рискну.
— Да уж. Судя по всему, то был холст маслом, — захохотал Вучетич. — Так ведь наоборот, Андрюха. Прикинь! Там сейчас весь народ сидит поголовно обосравшись, и вдруг заруливаем мы: бело-пушистые, пропахшие порохом не-залетчики. Соответственно, честь нам, хвала и Доска почета.
— Может, оно и так. А может — и иначе: доской да по почету… Не, Виталя, на фиг надо! Я свою порцию взвизгов шефа посредством мобильной связи получил. Считаю, на сегодня достаточно.
— Сильно буйствовал?
— Не то слово! За каких-то пять минут я услышал от нашего старика такое количество витиеватых прилагательных, что их вполне хватило бы на издание небольшого словарика синонимов. Словом, я лучше сейчас к Викулу, в Следственное проскочу. Хочу посмотреть что у них есть в собственных загашниках на Гурцелая. В свете планирующейся операции «Детский сад»… Да, чуть не забыл! В связи с этим у меня к тебе, Виталя, будет еще одна просьба: сегодня-завтра доскачи до ближайшего спортивного магазина и приценись к арбалетам.
— К чему прицениться?
— К арбалетам.
— Не понял? А на хрена нам арбалет?
— Я всё объясню. Но позже.
— Так, может, лучше я сам сделаю? — В голосе Виталия послышался явный интерес. — На кой деньги тратить? Вернее, а деньги готов себе оставить.
— А сумеешь?
— Обижаешь!
— За пару дней смастеришь?
— Если найду подходящие комплектующие — сделаю, не вопрос.
— Отлично, — расцвел Мешок. — Тогда я на тебя рассчитываю. Только учти! Прицельная дальность должна быть не менее пятидесяти метров. Иначе вся эта затея просто не имеет смысла.
— Понял, помозгуем…
…Виталий пешком отправился в контору, благо отсюда и ходу-то было минут двадцать, не больше, а Андрей сел в машину, поразмышлял недолго и неожиданно набрал номер Прилепиной. Убеждая сам себя, что звонит исключительно по делам служебным, а не из-за того что банально соскучился — ведь они не виделись с вечера воскресенья. С пьяного вечера пьяного воскресенья.
— Привет, Олька! Ты сейчас где?
— Привет! Была у Демичевой, сейчас потихонечку двигаюсь от нее на базу.
— Ты там поаккуратнее. Смотри, случайно не попади под раздачу.
— А что такое?
— Да у нас там сегодня такие дела творились. Из рубрики «Нарочно не придумаешь»… А еще — мы с Виталей серьезно продвинулись по журналистке. Кстати, тебе Наташа переслала на почту ее материалы?
— Переслала. И я вчера вечером практически все изучила.
— На твой взгляд, есть там за что зацепиться?
— Трудно сказать. В принципе, можно вычленить пару-тройку версий. Но на то, чтобы их все проверить, уйдет не одна неделя.
— «Вы даете нереальные планы». В понедельник мы со Жмыхом должны докладывать по этой теме начальнику Главка. И в свете сегодняшних событий, права на ошибку у нас нет.
— Ты ведь так и не объяснил, что у вас стряслось.
— То история долгая и нетелефонная… Слушай, а ты географически сейчас где?
— Подхожу к Аничкому мосту.
— Так это же совсем недалеко от меня. Давай-ка мы с тобой пересечемся, буквально минут на пятнадцать-двадцать? Обменяемся впечатлениями, выпьем по чашке кофе и разбежимся. Я после поеду к Викулу, а ты в контору.
— Хорошо, как скажешь. А где?
— Выходи на Рубинштейна и заруливай в бар «Проходимец». Помнишь, мы с тобой и с Гришкой там как-то сидели однажды?
— Помню.
— Вот и отлично. Еду. Минут через пять буду на месте…
* * *
В четверть пятого Геннадий Антонович Трефилов, вторые сутки пребывающий в состоянии высшей степени душевного волнения, подгреб на Сенную площадь. Ковальчук как обычно опаздывал, и в его ожидании Трефилов принялся нервно расхаживать взад-вперед, покусывая ногти и обильно потея.
Пожалуй, не станет излишним пафосом заявить, что Геннадий Антонович некогда нашел себя в журналистике. Вот только журналистика, обнаружив в себе очередное инородное тело, отнеслась к сему факту достаточно спокойно, даже равнодушно. Если снова прибегнуть к медицинским аналогиям, на рыхлом теле журналистики Трефилов был опухолью доброкачественной. А живая эмоциональная реакция в мире СМИ происходит исключительно на знак противоположный. Здесь за примерами далеко ходить не нужно — Соловьев, Малахов, Хинштейн, Ксюша… Кто там у нас еще в топе?
Тридцатисемилетний журналист Трефилов уже давно достиг вершины своего творческого акме, и теперь его журналистская звезда медленно, но неуклонно угасала. Конечно, теоретический шанс на перезагрузку остается всегда (порой достаточно, к примеру, достойного приглашения на работу в столицу), но Геннадий Антонович, будучи человеком здравомыслящим, свою нынешнюю рыночную стоимость представлял с точностью до последнего цента. А потому воздушных замков не строил и к текущим профессиональным обязанностям, телодвижениям и поступкам с некоторых пор относился без былого азарта и фанатизма. Так маститый хирург, с особым трепетом вспоминающий свой первый вырезанный аппендикс да пару-тройку изящно и нестандартно побежденных перитонитов, остается равнодушен к десяткам тысяч остальных откромсанных уверенной рукою человеческих отростков.
Словом, параметрам медиазвезды в обывательско-традиционном их понимании Трефилов не соответствовал. Но особо по этому поводу не переживал. Вернее так — почти не переживал, поскольку порой и на него накатывало гаденькое чувство зависти к своим более успешным, хотя и бесталанным коллегам. И вот, когда накатывало, он вполне способен был на маленькую, с его точки зрения — месть. А по сути — мерзость.
Ну да тут ничего не попишешь: все мы немощны, ибо человеце суть…
— …Здорово, Антоныч! Что за пожар? Я сегодня в девять утра из Афин вернулся. Включаю мобилу, а там хренова туча непринятых от тебя. И все за вчерашний день. — Паша Ковальчук, известный в узких медиакругах как один из наиболее отмороженных специалистов в области «черного пиара», не в пример Трефилову выглядел свежо и беззаботно. Их дружба продолжалась более пяти лет. Если, конечно, можно назвать дружбой отношения большею частью базирующиеся на взаимовыгодной основе. — Я тебе, кстати, бутылку «Узо» привез и магнитик с Парфеноном. Только я их, по запаре, дома забыл. День сегодня — просто сумасшедший. Прикинь, звонят мне из «Невского времени»…
— Паша! — недовольно перебил приятеля Трефилов. — Может, ты позволишь мне вставить хотя бы слово?
— Молчу-молчу. Извини, брателло! Считай, я весь обратился в одно гигантское ухо.
— Вчера к нам в редакцию приходили менты.
