– Значит, миссис Перенья? – уточнила Таппенс.
– Да. Не Икс, а Игрек. Она отвечает всем требованиям.
Таппенс опять озабоченно кивнула.
– Да. Ирландка, по определению наблюдательной миссис О'Рурк,
но скрывает это. Много ездила по Европе. Сменила фамилию на Перенья, приехала
сюда и открыла пансион. Отличная маскировка – жизнь в окружении безобидных
пансионеров. Муж ее был казнен за измену, так что у нее есть свои основания
возглавить здесь деятельность пятой колонны. Да, все сходится. А как по-твоему,
дочь тоже замешана?
Томми еще раз все прикинул и твердо ответил:
– Определенно – нет. Иначе бы она ни за что не стала мне о
себе рассказывать. Я, честно сказать, чувствую себя подлецом.
Таппенс это было понятно. Она кивнула:
– Бывает. В некотором отношении работа наша довольно
грязная.
– Но необходимая.
– О да.
Томми смущенно признался:
– Мне не меньше, чем всякому, противно лгать...
Но Таппенс его перебила:
– А мне это совершенно безразлично. Честно говоря, я даже
получаю удовольствие от удачного, артистического обмана. Меня угнетают те
моменты, когда забываешься и перестаешь притворяться, когда вдруг оказываешься
собой, настоящей, и именно это, свое, дает результат, которого не получить
иначе. – Она помолчала, а потом еще пояснила свою мысль: – Как, например,
случилось с тобой вчера вечером, в разговоре с этой девушкой. Она откликнулась
тебе настоящему, такому, какой ты на самом деле, – и поэтому у тебя так
пакостно на душе.
– Должно быть, ты права, Таппенс.
– Я знаю по себе. У меня было то же самое, когда я
разговаривала с молодым немцем.
– А что ты думаешь о нем?
Таппенс сразу ответила:
– Если хочешь знать мое мнение, по-моему, он ни во что не
замешан.
– А Грант считает иначе.
– Уж этот твой Грант! – Таппенс вдруг развеселилась и
хихикнула. – Воображаю, какое у него было лицо, когда ты ему рассказал про
меня!
– Во всяком случае, он признал свою ошибку и исправил ее.
Теперь ты полноправный участник нашей операции.
Таппенс кивнула, но немного рассеянно.
– Помнишь, после той войны, когда мы с тобой выслеживали
мистера Брауна, как весело было? – сказала она. – Как мы увлеченно работали?
– Еще бы не помнить, – весь просветлев, ответил Томми.
– Но почему же теперь иначе, Томми?
Томми подумал, нахмурив веснушчатый лоб. И серьезно ответил:
– Я думаю, все дело в возрасте.
– Ты что же, считаешь, что мы стары для такой работы? –
взвилась Таппенс.
– Нет. Конечно, нет. Просто теперь она уже не так нас
веселит. И во всем то же самое. Это наша с тобой вторая война. Мы ее
воспринимаем совсем по-другому.
– Верно. Мы сознаем, какая это страшная и бессмысленная вещь
– война. Сколько она несет бед и страданий. А по молодости лет мы ничего этого
не понимали.
– Вот именно. В ту войну я, случалось, отчаянно боялся,
случалось, оказывался на волосок от смерти и прошел раза два сквозь ад – но
бывал так же весел и счастлив.
– Наверно, все это испытывает теперь Дерек, – вздохнула
Таппенс.
– Не будем думать об этом, старушка.
– Ты прав. – Таппенс сурово сжала зубы. – Нам поручено
важное дело. И мы обязаны его выполнить. Так что давай не отвлекаться. Итак,
нашли ли мы то, что искали, в миссис Перенье?
– Скажем так, есть ряд признаков, что это она. Больше ведь
никто не привлек твое внимание?
Таппенс еще раз подумала.
– Больше никто. Поначалу, когда я только приехала, я,
естественно, первым делом всех оценила и прикинула, так сказать, потенциальные
возможности каждого. Некоторые, как показалось мне, сразу исключаются.
– Например?
– Ну, например, мисс Минтон, эта типичная английская старая
дева, или миссис Спрот со своей малюткой Бетти, или скудоумная миссис Кейли.
– Да, но скудоумной можно прикинуться.
– Безусловно. А вот в роли суетливой старой девы или любящей
молодой мамаши слишком легко переиграть и оказаться неубедительной. А эти две
особы совершенно естественны. К тому же у миссис Спрот ребенок.
– Мне кажется, даже у тайных агентов могут быть дети, –
сказал Томми.
– Но не на руках, – горячо возразила Таппенс. – На такое
дело ребенка с собой не возьмешь. В этом я совершенно уверена, Томми. Потому
что знаю по собственному опыту. Детей постараешься держать как можно дальше от
всего этого.
– Беру свои слова обратно, – согласился Томми. – Миссис
Спрот и мисс Минтон я тебе уступаю. Но насчет миссис Кейли не уверен.
– Пожалуй. Она остается в списке. Потому что она бесспорно
переигрывает. Таких идиоток, какой представляется она, нечасто встретишь.
– Я замечал, что жизнь преданной жены ослабляет интеллект, –
вкрадчиво заметил Томми.
– По кому же это ты судишь, мой милый? – поинтересовалась
Таппенс.
– Не по тебе, дорогая. Твоя преданность мужу никогда не
достигала таких высот.
– А ты для мужчины на редкость спокойно относишься к своим
болезням.
Томми вернулся к смотру кандидатур.
– Кейли, – задумчиво произнес он. – Пожалуй, в Кейли есть
что-то подозрительное.
– Да. Согласна. И потом еще миссис О'Рурк.
– Как она тебе кажется?
– Сама не знаю. У меня от нее мороз по коже. Как будто в ней
есть что-то людоедское. Если я понятно выражаюсь.
– Не очень понятно. Но я, кажется, понимаю. Может быть, это
в ней просто жадность на людей. Очень уж ее интересуют люди.
– У нее приметливый глаз, – сказала Таппенс, припомнив
случай с вязанием.
– И наконец, Блетчли, – заключил Томми.
– Блетчли – это твой объект. Я с ним и двух слов не сказала.
– Я считаю, что он обыкновенный отставной офицер старой
закалки. Так мне кажется.
– То-то и оно, – отозвалась Таппенс скорее на интонацию, чем
на слова. – Самое плохое в нашем деле – это что каждого обыкновенного человека
начинаешь выворачивать так, чтобы он соответствовал твоим самым мрачным
предположениям.
