Когда миссис Спрот, с последними наставлениями дочери вести
себя очень-очень хорошо, покинула пансион, Бетти сразу же прилепилась к
Таппенс, которая взяла на себя утреннее дежурство.
– Иглать, – заявила Бетти. – Плятки.
Она с каждым днем говорила все лучше и к тому же усвоила
один верный прием: склонив набок головку и награждая собеседника
обворожительной улыбкой, она заключала просьбы волшебным словом «позалуста».
Таппенс думала выйти с ней на прогулку, но лил дождь,
поэтому они вдвоем отправились в номер Спротов, и Бетти сразу подошла к комоду,
где хранились ее игрушки.
– Будем прятать Бонзо? – спросила Таппенс.
Но Бетти уже передумала и потребовала, чтобы ей почитали.
Таппенс вытянула с конца книжной полки довольно потрепанную
книжку. И сразу же была остановлена воплем Бетти:
– Нет, низзя! Похой!.. Гадкий!
Таппенс с недоумением перевела взгляд с девочки на книжку.
Это был «Джек Хорнер»
[49]
с цветными иллюстрациями.
– Разве Джек – плохой мальчик? – спросила Таппенс. – Оттого
что выковырнул сливу?
– Похой, – убежденно повторила Бетти. И с нечеловеческим усилием:
– Гр-р-рязный.
Она выхватила книжку у Таппенс из рук и засунула обратно на
прежнее место, а с другого конца полки вытащила точно такую же и, сияя,
объявила:
– Чистый, рахоший Дже-кор-р-нер!
Оказалось, что потрепанные, испачканные книги у Бетти
изымались и заменялись новыми экземплярами того же самого издания. Таппенс
усмехнулась. «Гигиеническая мамаша» эта миссис Спрот, из тех, что панически
боятся микробов и недоброкачественной пищи и следят, чтобы ребенок не потянул в
рот нечистую игрушку.
Таппенс, выросшая в деревне, среди непринужденной обстановки
в доме приходского священника, относилась к такому сверхгигиеническому
чистоплюйству с изрядной долей презрения и своих детей воспитала, как она
шутила, «иммунизированными против грязи». Однако тут она покорно раскрыла
новенького «Джека Хорнера» и стала читать девочке, сопровождая текст
пояснениями. Бетти тоже лепетала: «Вот Джек – вот слива – в пироге!» – и тыкала
в картинки липким пальчиком, явно обрекая и эту книжку на скорое изгнание из
своего гигиенического обихода. Потом они прочли «Гуси, гуси, гусики» и
«Жила-была старушка в дырявом башмаке», а потом Бетти прятала книжки одну за
другой, а Таппенс их долго-долго искала, к вящему ликованию малышки. За этими
занятиями часы утреннего дежурства пролетели быстро.
После обеда Бетти уложили спать, а Таппенс была зазвана в
гости к миссис О'Рурк.
В комнате у миссис О'Рурк был беспорядок, пахло мятой и
черствым печевом с небольшой, но ощутимой примесью нафталина. Везде стояли в
рамочках фотографии детей и внуков, а также родных и двоюродных племянников и
племянниц миссис О'Рурк. Их было так много, что у Таппенс появилось ощущение,
будто она смотрит театральную постановку пьесы поздневикторианского периода, со
множеством реалистических деталей.
– У вас такой умелый подход к детям, миссис Бленкенсоп, –
сердечно сказала миссис О'Рурк.
– Ничего удивительного, – отозвалась Таппенс. – Когда своих
двое...
– Двое? – сразу встрепенулась миссис О'Рурк. – У вас же трое
сыновей, вы говорили?
– О да, конечно. Но двое погодки и росли, можно сказать,
вместе, вот я про них сейчас и подумала. С двоими, знаете, хочешь не хочешь, а
научишься правильно управляться.
– А-а, понятно. Вы присядьте, миссис Бленкенсоп. Будьте как
дома.
Таппенс послушно села. Почему в присутствие миссис О'Рурк ей
всегда как-то не по себе? Вот и сейчас она чувствует себя словно Гензель и
Гретель
[50]
, получившие приглашение ведьмы.
– Скажите мне, милая, какого вы мнения о «Сан-Суси»?
Таппенс начала было красноречивые восхваления, но миссис
О'Рурк бесцеремонно перебила ее:
– Я к чему спрашиваю, вы не чувствуете тут ничего странного?
– Странного? Да нет как будто бы.
– И в миссис Перенье ничего такого не замечаете? Я же вижу,
вы ею интересуетесь. Все время за ней глазами водите.
Таппенс покраснела.
– Она... она интересный человек.
– Нисколько не интересный. Самая обыкновенная тетка – если
только она и вправду та, кем кажется. Но та ли? У вас это на уме?
– Право, миссис О'Рурк, о чем вы? Я вас совершенно не
понимаю.
– Вы никогда не задумывались о том, что среди нас многие вот
так – не то, чем кажутся с виду? Взять, к примеру, мистера Медоуза. Непонятный
человек. Иногда посмотришь – типичный англичанин, дуб дубом. А иной раз скажет
что-нибудь или взглянет, и видно, что совсем даже не дуб. Ну, разве не странно,
как вы считаете?
Таппенс твердо ответила:
– Нет, на мой взгляд, мистер Медоуз очень даже типичный.
– Есть и другие, вы, поди, знаете, о ком я?
Таппенс замотала головой.
– Имя начинается с буквы «S», – подсказала миссис О'Рурк и
многозначительно кивнула.
Таппенс неожиданно разозлилась и ринулась на защиту молодых
и ранимых. Она резко возразила:
– Шейла
[51]
просто бунтарка. Это у многих бывает в ее
возрасте.
Миссис О'Рурк снова закивала, как фарфоровый китайский
мандарин
[52]
, который когда-то стоял на каминной полке у тети Грейси. По лицу
ее расплылась широкая улыбка.
– Вы небось не знаете, что мисс Минтон зовут Софией!
– Ах, так это вы ее имеете в виду? – растерялась Таппенс.
– Нет. Не ее, – ответила миссис О'Рурк.
Таппенс отвернулась и посмотрела в окно. Удивительно, как
эта женщина влияет на нее, заряжая все вокруг беспокойством и страхом. «Я
словно мышь в лапах у кошки, – думала Таппенс. – Сидит эта большая старуха,
ухмыляется и чуть ли не мурлычет, а на самом деле зорко следит, и чуть что,
сразу лапкой, лапкой, хоть и мурлычет, а уйти не дает...»
