Таппенс, занятая своими мыслями, не обратила на нее
внимания, а поспешила в дом и по ступеням – наверх к себе в комнату. Отворив
дверь, она оторопело остановилась на пороге: у окна темнела высокая женская
фигура.
– Господи, – недоуменно проговорила Таппенс. – Шейла?
Девушка шагнула ей навстречу. Вблизи Таппенс разглядела ее
яснее, увидела, как горят ее глубоко посаженные глаза на трагическом, белом как
мел лице.
Шейла произнесла:
– Я рада, что вы пришли. Я ждала вас.
– Что случилось?
Голос Шейлы прозвучал ровно, без выражения:
– Арестовали Карла.
– Кто? Полиция?
– Да.
– О господи!
Таппенс с горечью ощутила собственную беспомощность. Как ни
тих был голос Шейлы, Таппенс отчетливо понимала, что делается у той в душе.
Заговорщики они или нет, но эта девушка любит Карла фон Дейнима, и от
сострадания к этому юному существу у Таппенс больно сжалось сердце.
Шейла спросила у нее:
– Что мне делать?
Вопрос прозвучал так простодушно и безнадежно! Что могла
Таппенс ей ответить?
– Дорогая моя, – вздохнула она.
Шейла проговорила медленно, врастяжку, будто запела
погребальную кельтскую песнь:
– Его увезли. Я больше никогда его не увижу. – И тут же
перешла на верхний регистр: – Что мне делать? Что мне делать?
Она упала на колени у кровати и горько зарыдала.
Таппенс погладила ее по темным волосам, потом сглотнула и
слабым голосом произнесла:
– Может быть... может быть, это не так. Возможно, его просто
решено интернировать. Ведь он же все-таки иностранец, приехал из вражеской
страны.
– Они этого не говорили. Сейчас они обыскивают его комнату.
Таппенс неуверенно сказала:
– Ну что ж. Если там ничего не найдут...
– Конечно не найдут! Что они могут там найти?
– Откуда мне знать. Я думала, может быть, вы знаете?
– Я?
В этом единственном слове прозвучало такое искреннее,
неподдельное, высокомерное недоумение, что Таппенс сразу отбросила мысль о том,
что Шейла Перенья может быть его соучастницей. Эта девушка ничего не знает. И
никогда не знала.
Таппенс сказала:
– Если он невиновен...
Шейла перебила ее:
– Какая разница? В полиции ему состряпают дело.
Таппенс возразила:
– Что за вздор, моя милая? Это совершенная неправда.
– Английская полиция способна на все. Так говорит мама.
– Ваша мама может так говорить, но она неправа. Уверяю вас,
что это неправда.
Шейла взглянула на нее с сомнением, но, помолчав, сказала:
– Ну хорошо. Раз вы так считаете. Я вам доверяю.
Таппенс стало неловко. Она сказала с упреком:
– Вы слишком легко доверяете людям, Шейла. Может быть, вы
напрасно доверяли Карлу.
– Значит, вы тоже против него? Я-то думала, вы к нему хорошо
относитесь. И он так считал.
Трогательные юные создания, полагающиеся на симпатию других
людей! К тому же это правда, Таппенс действительно симпатизировала Карлу. И
продолжает симпатизировать.
Она устало произнесла:
– Поймите меня, Шейла, хорошее или плохое отношение тут ни
при чем. Наша страна воюет с Германией. Есть много способов служить своей
стране. Один из них – сбор информации, работа в тылу врага. Эта работа требует
отваги, потому что, когда ты пойман, – голос Таппенс дрогнул, – тебе конец.
– Вы думаете, что Карл?.. – не договорила Шейла.
– ...служит таким образом своей стране? Разве этого не может
быть?
– Нет, – ответила Шейла.
– Понимаете, тогда он должен был приехать сюда под видом
беженца, выказывать резко-антинацистские настроения, ну и собирать информацию.
Шейла сказала тихо и убежденно:
– Это неправда. Я знаю Карла. Я знаю его мысли и чувства. Он
предан науке, предан своей работе, ценит знания и правду. И он благодарен
Англии за то, что ему дали возможность работать здесь. Иногда, слыша, как о
Германии говорят с ненавистью, он страдает. Но нацистов он сам ненавидит и не
приемлет их идеи, их отрицание свободы.
Таппенс возразила:
– Естественно, он должен был так говорить.
Шейла посмотрела на нее с укоризной.
– Значит, вы верите, что он – шпион?
– Я считаю, что... – Таппенс затруднилась сразу найти верные
слова, – что этого нельзя исключить.
Шейла пошла к двери.
– Понимаю. Я сожалею, что пришла просить вас о помощи.
– Но что, по-вашему, я могла бы для вас сделать, дитя мое?
– У вас есть знакомые. Ваши сыновья служат в армии и во
флоте, и я не один раз слышала, как вы говорили, что они связаны с влиятельными
людьми. Я думала, может быть, они могли бы как-то похлопотать?
Эти мифические Дуглас, Реймонд и Сирил.
– Боюсь, что они бы ничего не могли сделать, – сказала
Таппенс.
Шейла вскинула голову. И со страстной горечью проговорила:
– В таком случае для нас нет никакой надежды. Его увезут,
посадят в тюрьму и в один прекрасный день придут рано утром, поставят его к
стенке и расстреляют – и конец всему.
Она вышла, плотно закрыв за собой дверь.
«Черт бы драл этих проклятых ирландцев! – подумала Таппенс.
– Умеют так все повернуть, что и сама уже не знаешь, что думать. Если Карл фон
Дейним немецкий шпион, он заслуживает расстрела. Надо твердо держаться за эту
мысль и не позволять, чтобы чары этой юной ирландки превращали простую ситуацию
в трагедию героя и мученика»
[58]
.
И тут же еще подумала: «Господи! Если бы это было неправдой!
Если бы только это было неправдой!»
