Он разразился целым потоком немецких ругательств. Потом
перешел опять на английский и грубо заорал:
– Дура! Чертова идиотка! Ты что, не понимаешь, что выдала
себя с головой? Теперь прощайся с жизнью, и ты, и твой драгоценный муж. – Он
позвал: – Анна!
Вошла женщина, которая раньше открыла Таппенс дверь. Хейдок
сунул ей револьвер.
– Сторожи ее. Если что – стреляй.
И, топая, выбежал вон.
Таппенс вопросительно посмотрела на Анну. Та стояла с
револьвером в руке, устремив на Таппенс бесстрастный взор.
– Неужели вы вправду меня застрелите? – спросила Таппенс.
Анна ровным голосом ответила:
– Напрасно стараетесь меня разжалобить. В прошлую войну ваши
убили моего сына, моего Отто. Мне было тогда тридцать восемь лет, а теперь
шестьдесят два, но я не забыла.
Ее широкоскулое неподвижное лицо напомнило Таппенс лицо
несчастной полячки Ванды Полонской – та же пугающая ненависть и одержимость. Материнство
беспощадно. Такие же чувства наверняка испытывает и в Англии не одна скромная
миссис Джонс и миссис Смит. С женским полом бесполезно спорить, мать,
потерявшую дитя, не убедишь.
В памяти у Таппенс что-то шевельнулось, толкнулось, просясь
наружу, – что-то, о чем она в глубине души все время знала, но никак не могла
облечь в отчетливую форму. Соломон... какую-то роль тут играл царь Соломон...
Дверь распахнулась. Вернулся капитан-лейтенант Хейдок. И
заорал на нее, вне себя от ярости:
– Где они? Куда ты их запрятала?
Таппенс посмотрела на него с недоумением. О чем это он? Что
ему надо? Она ничего не брала и не прятала.
Хейдок приказал Анне:
– Уходи.
Женщина возвратила ему револьвер и немедленно вышла.
Хейдок упал в кресло, и видно было, что он старается взять
себя в руки. Наконец он проговорил:
– У вас из этого ничего не выйдет, любезнейшая. Вы в моей
власти, и я умею заставить людей говорить. Располагаю средствами, знаете ли, и
не очень приятными. Так или иначе, но в конце концов вы скажете правду. Ну, так
куда же вы их дели?
Таппенс сразу сообразила, что тут, по крайней мере, есть
возможность поторговаться. Только как бы узнать, о чем он спрашивает. Она
рискнула задать вопрос:
– А откуда вы знаете, что это у меня?
– Из ваших же слов, несчастная вы дура. При себе у вас их
нет, это мы знаем, вы переоделись во все сестринское.
– Что, если я отправила по почте?
– Не валяйте дурака. Со вчерашнего дня все, что вы доверяли
почте, подвергалось нашему контролю. По почте вы их не посылали. Единственное,
что вы могли, быть может, сделать, так это сегодня утром перед уходом спрятать
их где-то в «Сан-Суси». Я даю вам ровно три минуты на то, чтобы сказать мне,
куда именно вы их спрятали.
Он положил перед собою на столик часы.
– Три минуты, миссис Томас Бересфорд.
Стало слышно, как тикают большие часы на каминной полке.
Таппенс сидела неподвижно, с каменным лицом. По нему нельзя было догадаться о
мыслях, которые проносились у нее в голове.
Только теперь для нее вдруг словно полыхнула молния, и все
стало совершенно ясно. Она отчетливо поняла, кто является центром и средоточием
всей организации.
Она вздрогнула от неожиданности, когда раздался голос
Хейдока:
– Осталось десять секунд...
Будто во сне, она наблюдала за ним, видела, как поднимается
его рука с револьвером, слышала, как он считает:
– Одна, две, три, четыре, пять...
Он дошел до восьми, когда прозвучал выстрел, и он повалился
грудью на столик. На его крупном румяном лице застыло недоуменное выражение. Он
так внимательно следил за своей жертвой, что не услышал, когда за его спиной
тихо приоткрылась дверь.
В одно мгновение Таппенс вскочила с зубоврачебного кресла,
растолкала военных, толпившихся в дверях, и ухватила рукав твидового пиджака.
– Мистер Грант.
– Да-да, мой друг, все уже позади, вы молодчина...
Таппенс не стала выслушивать похвалы.
– Скорее! Нельзя терять ни минуты. У вас тут машина?
– Да, – еще не понимая, ответил он.
– Быстрая? Надо немедленно вернуться в «Сан-Суси». Только бы
не опоздать. Прежде чем сюда позвонят и телефон не ответит.
Через две минуты они уже сидели в автомобиле, пробиравшемся
по улочкам Ледербэрроу. Наконец выехали на открытое место, и стрелка спидометра
поползла вверх.
Мистер Грант не задавал вопросов. Он сидел спокойно. Зато
Таппенс в мучительном нетерпении то и дело бросала взгляд на спидометр. Шофер
получил соответствующие указания и гнал машину на полной скорости.
Только один раз Таппенс отвлеклась и спросила:
– Томми?
– В порядке. Освобожден полчаса назад.
Она кивнула.
Вот наконец Лигемптон. Автомобиль пронесся, срезая углы, по
улицам и вверх по склону холма, на котором стоял пансион «Сан-Суси».
Таппенс выскочила из машины, мистер Грант за нею, и они
побежали по подъездной аллее. Парадная дверь, как всегда, открыта. В холле
никого. Таппенс легко взбежала по лестнице на второй этаж. На ходу заглянула в
распахнутую дверь своей комнаты, заметила разгром, выдвинутые ящики,
перевернутую постель. Кивнула и заторопилась дальше по коридору.
Она вошла в комнату, где жили мистер и миссис Кейли. Сейчас
их тут не было. Мирная комната, слабый лекарственный запах.
Таппенс подбежала к кровати и стянула постель на пол.
Пошарила под матрасом. И с торжествующим видом обернулась к мистеру Гранту,
протягивая ему потрепанную детскую книжку с картинками.
– Вот вам. Тут все...
– Что тут такое?.. – Они оглянулись: в дверях стояла
недоумевающая миссис Спрот.
– А теперь разрешите вам представить миссис Игрек, –
произнесла Таппенс. – Да, да. Это миссис Спрот. Мне бы сразу надо было
догадаться.
Забавный финал этой сцены исполнила миссис Кейли,
появившаяся на пороге в следующую минуту.
– Ах, боже мой! – проговорила она, увидев разоренную постель
своего супруга. – Что теперь скажет мистер Кейли?
