Да, да, я серьезно!.. А я когда-нибудь так шутил?! Собирай своих и этой же ночью дергай сюда, пока мальчишку не убили или не переправили в другое место. Есть кто в Вышнем или в Питере?.. Да, да, я тоже тут, еле ушел, пришлось Сережу Маркина валить… Нет, я серьезно – Сережа холодный. И если вы не доберетесь быстро, ваш парнишка – тоже… А я откуда знаю, как его зовут?! Его держат на точке, на острове в центре озера! На саму базу не суйтесь, там сейчас ментов может быть выше крыши, идите сразу на остров… Как, как… Не знаю – как! На надувных матрасах! Вода в озере холодная, вплавь не догребете, понял, джигит? Да, кстати, если ненароком встретите там парнишку – Игнатом Захряпиным зовут, тощий такой, на вид одни кости, но крепок, как шпала, – тоже с собой при хватите. Он со мной был. Понятно?.. Как я? Выкручусь как-нибудь, бывай, Ваха, не медли.
Роман убрал в карман куртки сотовый телефон, посмотрел на Машу.
Из-под низко надвинутого козырька кепки на него посверкивали выжидающе зеленые глаза.
– И что теперь?
– Не знаю. – Плечи боксера опустились.
– Может, здесь отсидимся или в деревне спрячемся?
– С собаками найдут… еще хозяев перестреляют…
– Может, в фуру какую-нибудь заберемся?
Савельев помотал головой:
– Все машины проверяют посты на дорогах, сорвем пломбы – заметят. Да и вообще, когда они, фуры эти, тронутся?.. Засядем там, как мышеловке…
– Но что же делать?!
Савельев потеребил пальцами кончик уха, скривился немного:
– Да есть идея… Но ри-и-иск, Маша-а-а, – протянул.
– Какая разница?! Все равно рискуем! Даже больше – собаки вот-вот будут!
– Надо захватить бумер. Держи второй пистолет, у этого бойца отобрал. – Протянув Марье оружие, Савельев прошел за прилавок, поворошил висящие на плечиках спортивные штаны и сдернул с вешалки широкие черные треники: – На, надевай поверх бриджей. И… кроссовочки я тебе сейчас побольше подберу…
Марья безропотно добавила к экипировке широченные тренировочные портки, стащила с полки толстые носки и всунула ноги в большие, обманчиво адидасные кроссовки.
Савельев тем временем набил два больших синих пакета легкими батонами – получилось объемно и не слишком тяжело, – посмотрел на раздувшуюся в многослойной одежде беглянку.
– Красавица, – одобрил. – Пойдешь впереди меня, если появимся из-за фуры неожиданно – примут за Витька, вы почти одного роста. – Не удержался, ухмыльнулся: по правде говоря, во всем этом Витьковом прикиде жена художника – ах, Тициан, ах, Тициан, – выглядела обожравшимся поросенком. – Пистолет верни мне, – передумал неожиданно. – Начнут стрелять – падай на землю и отползай за фуру. Поняла? – Бледная, но стойкая Маша понятливо кивнула. – Кепку натяни поглубже, голову наклони…
– Роман, ты знаешь, что делаешь?
– Надеюсь.
Неуклюже перебирая ногами в огромных черных кроссовках – свои удобные тапочки рачительно прибрала в пакет поверх хлеба, – Марья ковыляла вдоль фургона и, стараясь не сосредотачиваться на пробирающем до костей ужасе, бормотала:
– Топ, топ, топает малыш, с мамой по дорожке милый стриж. Маленькие ножки не спешат, только знай себе твердят…
Савельев, услышав это пение, сначала удивился, потом забеспокоился – не сбрендила ли подруга?! – но постепенно и сам немного расслабился, попадая в такт песенки…
К блестящему черным лаком кузову беглецы вышли как ни в чем не бывало. Марья приподняла пакеты, словно показывая – налетай, подешевело! – дверца водителя раскрылась.
– А-а-а… Витек…
Савельев стремительно обогнул Марью, левой рукой с зажатым пистолетом напрямую врезал по все еще ухмыляющимся шоферским губам, буквально вбил парня внутрь салона, пропихивая правую руку вперед, по направлению к седоку, расслабленно откинувшемуся на заднем сиденье…
Боец, сидевший рядом с водителем, успел понять больше своих приятелей – то ли в зеркало что-то подозрительное заметил, то ли вообще шустрым уродился, – схватил лежащий на коленях автомат, но длинное дуло зацепилось за приборный щиток…
– Не балуй! – рыкнул Савельев. – Положи граб ли вперед себя!
Парень выматерился, но покорно вытянул руки к стеклу, где на щитке тихонько потрескивала помехами рация.
– Маша! Обойди тачку, возьми с его колен автомат! – Мария споро заковыляла в обход бумера. – Да брось ты пакеты на землю!
– Нельзя, – спокойно отозвалась девушка. – Пакеты яркие, их с дороги могут увидеть.
– Черт! – выругался Савельев. Голова у девчонки варила, как ведерный самовар!
Держа оба пакета в одной руке, Марья неловко открыла дверцу, вытянула из салона автомат за ремешок…
– Выворачивай карманы, быстро! – прорычал тренер. – Финки, стволы – ей! Кто фуфло прогонит – завалю! Мне терять нечего.
– А Сиплый с Витьком где? – хмуро, не исполняя указания, спросил шофер. От уголка его губ стекала широкой полоской кровь.
– Выворачивай карманы, падла, – с закипающей угрозой прошипел Савельев, и то, что он не ответил на прямой вопрос – где их приятель? – подействовало на бойцов, заставило зашевелиться.
Два ножа с выкидными лезвиями и еще два пистолета раздули карманы Марьи до предела.
Она просунула два больших, набитых хлебом пакета на колени парню, где только что лежал автомат, и тихо попросила:
– Положите, пожалуйста, обе руки поверх батонов и постарайтесь не шевелиться. Рома сегодня нервный. Удобно?
Парень, обложенный сверху батонами, как драгоценная ваза опилками, выругался длинно, матерно, но без изысков.
– Ты, сзади, – качнул стволом Роман, – на пол! Маша, садись. Держи пистолет, дернутся – стреляй.
– Обязательно, Роман Владимирович, – пообещала девушка и села на заднее сиденье, без всякого стеснения трамбуя скорченную на полу фигуру кроссовками никак не адидас. – Они чистые, – сказала приветливо, и Роман Владимирович тут же сделал зарубку в памяти: в разведку брать только Марию Лютую.
Сел на заднее сиденье с другой стороны, порекомендовал бойцу, нюхающему пол, подобрать грабли, пока не отдавили, и просунул ствол пистолета в щель между подголовником и спинкой переднего сиденья. Ткнул, надо думать, болезненно, в четвертый шейный позвонок шофера, буркнул:
– Теперь поговорим.
– Где Сиплый?! – прохрипел боец, обнимавший батоны.
– Тебе так не терпится с ним встретиться? – ухмыльнулся Рома. – Могу устроить…
– Да я тебя…
– Цыц, малявка! Ты знаешь, кто я такой?! Я – САВЕЛЬЕВ, я, когда ты еще за мамкин подол держался, из таких, как вы, сопляков, одной левой котлеты делал! Цыц!
Парнишка – лет двадцати пяти, не больше – уткнулся носом в хлеб и высказал батонам все, что думает о славной юности Романа Владимировича.
