Я сам, тогда еще мальчишка, своими глазами наблюдал отцовский суд над Дживаном.
Старый Левон с оставшимся семейством покинул Ван одним из последних. Вскоре город захватили турки и сожгли дотла. Семье повезло — все они целыми и почти невредимыми добрались до города Батума, что на Черном море. И как-то в Батум приехал к родным священник из города Карс, и священник тот рассказал, что несколько месяцев прожила в его доме молодая армянка, которую привез русский казачий офицер, что родила та армянка девочку, а совсем недавно уехала вслед за полком этого офицера куда-то на север, и что сам священник видел на ее шее деревянный крестик.
Выслушав этот рассказ старый Левон застонал в бессильной злобе. Подтвердилось самое худшее — это исчадье ада в женском обличье сгубила всех — и Дживана, и Егинэ, и Геворка — и вместе с проклятым русским украла драгоценнейшее сокровище семьи.
И тогда Левон опустился на колени прямо посреди двора и проговорил — нет, прорычал те страшные слова, которые спустя шестьдесят лет повторил в присутствии своего внука Тигран, самый младший из его сыновей:
«Будь ты проклята Самсут, дочь Матоса! Будь прокляты твои лживые уста, твое черное сердце, твое нечестивое лоно! Да изольется на тебя вся горечь гнева Господня, да не будет тебе ни мира, ни успокоения, ни благоденствия ни в земной жизни, ни в вечности. Да будут прокляты потомки твои до седьмого колена, и да не познают они ни рода своего, ни родины своей, ни семьи своей…»
«…Неужели тот самый крест? А если — да, то знает ли сама Головина, ЧТО она носит на шее? И знает ли она каким подлым способом эта реликвия досталась ее предкам? Если знает, то почему, повзрослев, она даже не попыталась найти наших — деда Тиграна, отца, меня наконец? Чтобы извиниться, вернуть крестик и тем самым снять наложенное на ее семью проклятие. Хотя… кто в наши дни всерьез верит в проклятия? Тем более, когда речь идет об уникальнейшей ценности, которая в своем денежном эквиваленте наверняка сопоставима с французским наследством… Н-да, экий вы прыткий, Сергей Эдуардович, сразу все на деньги переводите, тут же счетчик в башке закрутился. А если она, в отличие от вас, не такая? Может, и пыталась искать? Искала, но не нашла. У вас же на физиономии ничего не написано о принадлежности к роду славного Левона. Даже в паспорте, в графе «национальность» было сказано — «русский»… Э-эх, не то говорите, Сергей Эдуардович, не то… При желании — вполне могла бы найти. Питер — город маленький. Настолько маленький, что у вас с Головиной имеется даже общая знакомая — Каринка. Значит… значит, просто не захотела?…»
Когда в далеком детстве маленький Сережа впервые услышал кровавую семейную легенду, то просто вскипел от негодования и, сурово наморщив лоб, пообещал деду Тиграну, что когда вырастет, обязательно найдет и вернет семье фамильную ценность. Даже если придется вызвать обидчиков их рода на дуэль.
Дед тогда, помнится, только усмехался в усы, но, похоже, тайно гордился внуком. Потому как отец Сергея, Эдуард Тигранович, всерьез никогда не воспринимал все эти «бабушкины сказки» — его вообще мало занимала история семьи. К тому же, будучи атеистом, коммунистом, материалистом и прочая, он, естественно, не верил, что подобные реликвии вообще существуют на свете. А вот маленький Сережа, напротив, отнесся к рассказу деда со всей той серьезностью, которая вообще может быть присуща десятилетнему пацаненку. И позднее, когда в гостях у приятеля ему посчастливилось посмотреть по видику фильм про Индиану Джонса и утраченный ковчег, он еще больше уверился в том, что рассказ деда Тиграна вовсе не миф и не сказка, после чего решил основательно готовиться к будущему поединку с продолжателями рода дочери Матоса Самсут. Дабы когда их пути пересекутся, встретить «врагов» во всеоружии. Именно с этой целью он упросил родителей записать его в секцию фехтования при Ленинградском Дворце пионеров. Да, собственно, и последующий выбор юридического факультета отчасти был связан с его, Габузова, детскими и, как впоследствии выяснилось довольно наивными, представлениями о справедливости, добре и зле.
Вспомнив сейчас свою пылкую детскую клятву, Сергей невольно усмехнулся. «Что ж мне теперь, Самсут Матосовну Головину на дуэль вызывать? Мужа-то у нее, по словам Каринки, вроде как нет». Он снова посмотрел на развернутый газетный лист. Интересно, что бы сейчас сказал о «бабушкиных сказках» Эдуард Тигранович? Как с позиций науки и здравого смысла он бы объяснил факт существования фамильного крестика, покоящегося ныне меж весьма привлекательных холмиков вполне реальной женщины? С которой, кстати сказать, выяснять отношения, да еще и на рапирах, Габузову почему-то совсем не хотелось. Не испытывал он сейчас к Головиной ни ненависти, ни неприязни. Скорее наоборот. Очень даже наоборот.
Сергей снова всмотрелся в миловидное лицо Самсут Матосовны. «Ах, если б она еще и была добра… Стоп, Серега, это же князь Мышкин говорил. По поводу Настасьи Филипповны… Да уж, из меня нынче тот еще князь…»
* * *
Размышления «несостоявшегося князя» внезапно прервало появление Ала Каджи в сопровождении мрачного Сократа.
— Держи, Макар 17, - буркнул Сократ и сунул Габузову какую-то бумажку.
— Это надо подписать, — с усмешкой добавил Каджи, протягивая ручку. — Это расписка в том, что ты обязуешься погасить ущерб в пятьдесят две тысячи драхм в течение месяца. Сократ будет высчитывать из твоих заработков по две тысячи ежедневно… А твой русский паспорт побудет пока у меня.
Каджи похлопал себя по нагрудному карману щеголеватого комбинезона.
Габузов посмотрел в бумажку, испещренную цифрами и греческими словами, перевел взгляд на Сократа. Тот чуть виновато кивнул: мол, подписывай, брат, куда деваться. И тогда Сергей с обреченным вздохом оставил свой автограф внизу листочка, передал расписку Каджи и поднялся.
— Куда? — язвительно осведомился Каджи.
— Полчаса, — пробурчал Габузов. — Мне нужно полчаса. Умыться, перекусить…
Каджи пожал плечами.
— Вообще-то «на перекусить» ты сегодня еще не заработал… Ладно, иди. И помни: не отработаешь в срок — будут проблемы. И не вздумай сбегать — найдем.
Габузов презрительно сплюнул в песок и, засунув руки в карманы, нарочито не спеша направился в сторону псаротаверны. Если ему сейчас и могли в чем-то помочь, то только там. В самом деле, не в консульство же идти — «братья-товарищи, одолжите до получки за пролитое вино»…
Ему повезло. Усатый «старший бог», носивший, как знал теперь Габузов, звонкое имя Евтифрон, сидел на своем кожаном диване. Перед ним стоял кувшин вина.
— Калимэра, Макар, — улыбнулся Евтифрон. — Присаживайся. Вина?
— Нет, спасибо… — Габузов положил перед греком газету фотографией вверх. — Кирьос Евтифрон… не могли бы вы мне, хотя бы приблизительно сказать, что здесь написано?
Евтифрон едва глянул на газетный лист и тут же отодвинул от себя.
— Известно что, — сказал он и неспешно отхлебнул вина. — Об этом со вчерашнего дня трубят на всех перекрестках. Убили почтенного Самвела-агу, миллионера, армянина, прямо на собственной вилле. И убила его эта самая баба, — грек ткнул в фотографию. — Приехала из России какая-то, то ли родственница, то ли нет, пожила с недельку, а потом бах! — и камнем по башке благодетеля. Еще и бриллиантовый перстенечек взяла на память… Странный вы все-таки народ, русские.
