* * *
Все это время Габузов жил у Шарена, где остановился и Дереник — и туда, несмотря на многочисленные приглашения новоявленных друзей, Самсут не заходила.
Но вот однажды она не выдержала и все-таки пришла к Шарену в офис.
— Вы так помогли мне, — начала она, отказавшись от кофе и коньяка. — Но, может быть, вы не знаете всей моей истории? Ведь все началось с телефонного звонка, анонимного. Незнакомец говорил о каком-то заграничном наследстве, но ни слова не сказал про Луговуа. Все это походило на дешевый детский розыгрыш, но подруга убедила меня, что речь может идти о какой-то моей родне по армянской линии. Тем более что звонивший назвал себя Хоровац.
— Хоровац? — Шарен хмыкнул. — Смешно!
— Смешно. Только мне было не до смеха… Я в двух словах рассказывала это еще господину Дарецану. Я понимаю, теперь это уже не имеет значения, но все-таки… Мне бы очень хотелось узнать, кто же звонил мне тогда, и зачем?… И еще… — Самсут густо покраснела. — Нет, все-таки дайте мне немного коньяку. — Она залпом выпила рюмку и закончила. — Откуда он взялся, этот Габузов? Кто он? Он ведь русский…
— Он квартерон, как и вы, армянин на четверть. — Шарен выразительно потер роскошные брови. — А вообще-то он, оказывается, наш с Дереником коллега, юрист из Петербурга. Его помощь оказалась весьма кстати. И я честно вам скажу, Самсут-джан, если бы не он…
— Ах, вот как… — растерялась Самсут. — Так он юрист из Петербурга… Ну, спасибо вам, я пойду…
Это известие окончательно ее запутало. «Юрист…Стал бы нормальный юрист начинать дело о наследстве со столь нелепого звонка? К тому же, юрист из Питера…». Те несколько часов в машине по романтическим дорогам Оверни и Шампани что-то изменили в ней. То ли пьянящий воздух свободы, стал причиной тому, то ли разговоры об Армении, то ли просто пряный запах трав и… любви. В любом случае теперь Самсут никак не могла забыть того ощущения твердого горячего плеча рядом и большой руки, случайно накрывшей ее ладонь. «Ты любовь моя, и я трепещу пред тобою…»
Поначалу Самсут отнеслась к своим чувствам со смехом — надо же, взрослая тетка грезит такими романтическими бреднями после одной-единственной поездки на машине рядом с мужчиной. Но ощущения не отпускали, наоборот, забирали у нее все больше и больше времени и сил. Самсут не могла отвязаться от них ни ночью, ни даже днем; они, как невидимый огонь, распространялись по всему ее существу, жгли и требовали какой-то определенности. Самсут вынуждена была себе признаться, что влюбилась, как девчонка, неизвестно в кого. Пребывая в полном смятении, она боялась своего чувства, не верила в него и до последнего откладывала встречу со своим избавителем, Нет уж, скорее бы приезжала Гала, все завертелось бы вновь, отвлекло ее от всех этих глупых мыслей, и они… поскорее вернулись бы в Питер.
Возвращение домой, как ей казалось до этого времени, окончательно решало все вопросы. Но теперь, когда Самсут узнала, что Габузов тоже ленинградец, все ее расчеты пошли прахом. Может быть, все-таки лучше увидеться с ним наедине здесь, в Париже, в городе, где она чувствует себя чужой, не совсем уверенной? Но тут вдруг ей пришла в голову и другая мысль. А как же любовный воздух Парижа, места, где все дышит соблазном? Словом, Самсут никак не могла решить, что предпринять и шла, сама не зная куда.
Она пришла в себя, оказавшись под аркой какого-то небольшого моста, на набережной с могучими липами. Набережная была уютной и почти пустой, машины шли далеко вверху, над стеной со старинными медными кольцами, а здесь было тихо, и пахло водой, но не невской острой и волнующей, а чужой, сладковатой.
Самсут присела на низенький парапет и не знала, радоваться ей или грустить. Полностью менять свою жизнь в тридцать с лишним уже не так просто и увлекательно, как в двадцать… Ах, если бы сейчас была рядом бабушка! Как сидели бы они вдвоем на этой парижской набережной, как, смеясь, обсуждали бы эти ее неожиданные приключения, а потом… А потом Самсут прижалась бы к пахнущему неизменными духами «Белая сирень» бабушкиному курчавившемуся виску и шепотом рассказала бы ей о той сладкой лихорадке… И Маро непременно обняла бы ее и нашла нужные, единственно правильные слова, которых ей теперь так не хватает. Сколько было бы сейчас Маро? Восемьдесят пять? Вон Сато больше, а Самвелу было еще больше… Ах, как ей не хватает мудрой поддержки старших, ведь это только кажется, что, когда человек взрослый, он все знает и все может решить — нет, ему точно так же, как малышу, как подростку бывает нужен добрый совет любящих и заботливых старших…
* * *
— …А я думал застать вас у Габриэль, — раздался у нее над головой словно чуть надтреснутый голос. — Завтра я собираюсь возвращаться, но не мог уехать, не встретившись с вами.
— Уезжаете? Как? Почему? Ах, извините, это совершенно глупые вопросы. Просто я немного задумалась, а вы…
— Простите, что я столь бесцеремонно прервал ваше уединение, но я уже минут десять стоял и смотрел на вас: думал вот вы пойдете, тогда и я подойду. Но вы все сидели, и я не выдержал…
— Да-да, вы правильно сделали, Сергей… Можно мы будем называть друг друга по именам, тем более что здесь все так друг к другу и обращаются? А то мне в школе уже так надоело «Самсут Матосовна да Самсут Матосовна»! Пойдемте же куда-нибудь, — поспешно предложила она, хотя ей больше всего хотелось бы так и оставаться здесь, в тишине и уединении этого моста. И еще… чтобы снова его горячее плечо касалось ее белой футболки…
— Да-да, вы правы, надо пойти, — заторопился Габузов, снедаемый той же мыслью. — Давайте пойдем на Монмартр, я там еще не был.
И они двинулись на север какими-то неизвестными улочками, слепо минуя все достопримечательности, дворцы и музеи. Наконец, впереди засверкал белоснежный Сакре-Кёр, и потянулись карабкающиеся вверх извилистые неровные улицы с узкими лестницами-тротуарами, нескладные домишки с раскрашенными ставнями, крошечные бистро и каменные ограды, у которых сидели художники.
Они шли по Монмартру и воистину ощущали, что это место подходит им, как нельзя лучше — поскольку оба мучились сомнениями, недоговоренностями, стыдом и неуверенностью.
— Прямо как у нас на Невском, — первой нарушила долгое молчание Самсут.
— Только здесь все одеты поярче. А рисуют, мне кажется, все одно и то же. Послушайте! — вдруг остановился Габузов. — А, может быть… они нарисуют вас? И я бы увез портрет в Питер, а то у меня только это…
С какой-то детской беззащитностью заглянув в глаза Самсут, он полез во внутренний карман и вытащил оттуда вырезанную из «Ангелиофороса» фотографию.
— Что это? — оторопела она. — Откуда это у вас? Вам Дереник дал?
Габузов покачал головой.
— Погодите, неужели вы… Вы, что, там были?!
— Я был… я не мог не… — залепетал Сергей Эдуардович
Странные мысли пронеслись в голове Самсут.
— Вы что, следили за мной?!
— О, нет, нет! Я просто на память…
