Поэтому второе представительство англичан в 1555 году возглавлял сэр Киллингворт, у которого борода была длиной 5 футов 2 дюйма. Это примерно в человеческий рост; его борода волочилась по полу. Киллингворт произвел на Иоанна Васильевича неизгладимое впечатление. Бомелиус завел себе роскошную бороду по наказу ушлого Френсиса Уолсингема, тем самым обеспечив себе полное доверие государя российского.
Псков поразил воображение Бомелиуса. Он показался ему больше не только Лондона, но даже Парижа. Картина, которая открылась перед ним, когда ямщицкая кибитка подъехала к реке Великой, завораживала: низкий плавучий мост с толпой горожан на нем, противоположный берег — местами скалистый и высокий, местами низкий, с рассыпанными по нему башнями, варницами, избушками и пристанями; высокие белые стены города с зубцами и бойницами, покрытые тесовыми крышами; башни, сверкающие своей побелкой; деревянные зубчатые остроги и иконы над воротами, закрытые навесами от дождя. А над всем этим господствовали Кремль и Троицкий собор, построенные на самом высоком холме Пскова.
С севера и востока от города к крепостным рвам подходили леса, местами простирались топи, а кое-где простирались высокие холмы. С востока, у грозной Гремячей башни, в город втекала сквозь пять пролетов с решетками извилистая, усыпанная валунами река Пскова, на которой шумели колеса и запруды многочисленных мельниц.
Высокий и широкий собор делил пространство Кремля на две части; в северной его части находились амбары, погреба и житницы. В житницах и погребах хранились запасы: хлеб и другое продовольствие, оружие, порох, одежда. Это место охраняли свирепые сторожевые псы. Как рассказал Бомелиусу словоохотливый ямщик, за воровство, совершенное в Кремле, псковские законы карали смертной казнью.
Передняя часть Кремля, перед собором, была занята вторым собором — Благовещенским — и Митрополичьим двором. Высоко поднималась стоявшая на Кремлевской стене колокольня Троицкого собора, на ней висел вечевой колокол, сзывавший псковичей на вече. Двое ворот — Темные и Смердьи — с мостами у них, перекинутыми через поток, соединяли Кремль с Довмонтовым городом.
Целый лес храмов и звонниц заполнял Довмонтов город. На небольшом пространстве стояло около двадцати храмов, древних и более новых, больших и маленьких, с приделами и без приделов, с главами различной формы, покрытыми блестящей цветной черепицей, и белым луженым железом, и деревянной чешуей, и штампованным узорчатым железом, и свинцом.
Стена, построенная, по преданию, князем Довмонтом, отделяла Довмонтов город от Среднего города. Просторная, замощенная громадными плахами площадь Старого торга сменяла тесно застроенное пространство Довмонтова города. Отсюда через Васильевские ворота в городской стене был выход на реку Великую и Завеличье, через Рыбницкие ворота — выход на Пскову и Запсковье.
Старый торг был перенесен в 1510 году в Окольный город, рассказывал ямщик, сам родом из Пскова. А нынче посреди площади стояли два каменных шатра, под которыми укрывали от дождя несколько больших и много мелких пушек и пищалей.
Вокруг площади возвышались храмы, у самой городской стены — казенный Государев двор, бывший Княжий двор с церковью, каменными палатами, караульнями и другими постройками. Караульни, съезжие избы, палаты для писцов окружали площадь, а за ними виднелись улицы и перекрестки, дворы, сады, горки, площади, хоромы и палаты, стены и башни Среднего города.
За Средним городом располагался Большой Окольный город. То была самая большая и наиболее оживленная его часть. Сады и огороды сменялись улицами и переулками, иногда сплошь деревянной, чаще смешанной застройки, иногда одними каменными. Часто встречались монастыри, окруженные оградами с воротами. С монастырями соревновались наиболее богатые дворы псковских купцов.
Обширный Большой торг, окруженный оградой и множеством амбаров и складов, пестрел синеющими, серебристыми и темными тесовыми и драночными кровлями сотен лавок, амбаров и других построек. Тут же были расположены гостиные дворы: Льняной, Немецкий, Московский, Тверской. Тысячи лавок, амбаров, важни
[157]
, избы, палаты, дома, заезжие дворы, казенные дворы: пушечный, где лили пушки, денежный, таможенный, тюремный, кружечный, где продавалось всякое питье, — великое множество всяких построек заполняло Окольный город. Более сорока шести рядов Большого торга были заполнены лавками, в которых купить можно было все, что душа пожелает, начиная от золота, драгоценных тканей и камней, кончая селедками, рогожами и сеном.
Немногим меньше, чем Окольный город, было Запсковье. Здесь не было такого множества казенных дворов и построек, не было торга, было больше простых жилых дворов, садов, огородов, но и здесь все было украшено красивыми строениями, богатыми каменными палатами и дворами. Посреди Псковы, на льду, располагался рыбный торг, где так же, как и на берегу, можно было купить свежую, соленую и вареную рыбу, а также хлеб, калачи и квас.
Рядом с рыбным торгом, по другую сторону Запсковского моста, блистали каменными строениями, палатами и оградами Снетогорское подворье и Наместничий двор. За широкою рекой раскинулось Завеличье с его древними богатыми монастырями, гостиными заезжими дворами — Люберским и Шведским, где жили иноземные купцы и хранились их товары.
Завеличье не было окружено стенами, и его улицы переходили в дороги, идущие через дремучие леса, доходившие отсюда до самого Изборска. На Завиличье, на высоком берегу реки Мирожки, располагалась Стрелецкая слобода. В стороне стояли печи, где обжигали известь и гончарные изделия, а на железной горке — плавильные «печищи», в которых переплавлялась железная руда.
Чтобы попасть на рыбный торг, нужно было пройти через строй лоточников и харчевников. В Пскове они были более голосистые и нахрапистые, нежели в Москве. У Бомелиуса даже уши заложило от зазывных криков торговцев разнообразной снедью.
— Колачи, колачи! Покупайте колачи! — орали на все голоса лоточники, как мужчины, так и женщины. — С колача лицо белеет, а с сыты краснеет! С колачика личико, хоть дрябло, да бело, а со ржанухи — словно дублено!
— А кому бражки для сугреву! Без чашки бражки — гость гложи кость!
— Щука вареная на добрый скус заговоренная!
— Язи жареные, язи пареные! Язя едают и князья! В щучьей голове, што в холопской клети; в язевой, что в барской! — пританцовывал на месте от избытка чувств мужичок с ноготок в расстегнутом на груди армяке. — Щерба да уха на языке верещит, а мужик домой язя ташшит! Рака со звоном встречают, а язя провожают!
Он так и сыпал направо и налево шутками и прибаутками, и возле него собралась изрядная толпа зевак.
— А кому ушицы! Поешь рыбки — будут ноги прытки!
— Пироги, пироги! Пышные, душистыя! Колчан пригож стрелами, а обед — пирогами! Кто сыт, тот у Бога не забыт!
Солидные харчевники, выглядывая из своих палаток словно сычи, зазывали и приговаривали более степенно, но не менее напористо:
