— Я не шпион, Мария, я там работал, снимал войну. И в Афганистане тоже. И в Африке. В Чечне у меня была контузия, я полгода провел в госпитале и больше на войну не еду. Я теперь снимаю красивый пейзаж, простые люди, далекие страны — очень тихо и мирно.
— А раз ты не шпион, откуда знаешь про эти пещеры, про таблички? — все так же тихо продолжила Маша. — Я вот тут почти всю жизнь прожила, была на Итурупе столько раз, а про пе щеры ничего не знала. А ты знаешь. Откуда? — Она повернулась, близко заглядывая в глаза Бергу.
— Про эти пещеры и таблички в них мне рассказывал профессор Намура в Саппоро — это на Хоккайдо…
— Я знаю, где Саппоро! — нетерпеливо перебила Маша. — А он-то откуда знает, этот твой профессор?
— Профессор Намура изучает древнюю медицину Японии, природные вещества, растения, которые раньше использовались, — как-то отрешенно сказал Берг. — Тут когда-то лечили ваннами и морскими животными тяжелые болезни и некоторым помогали. Профессор говорил мне, что на табличках в пещере должны быть старинные рецепты, описание лечения — это он прочитал в каких-то медицинских книгах девятнадцатого века.
— Какие таблички могли сохраниться тут, сто лет прошло! — раздраженно сказала Маша. — Если бы что ценное было, неужели наши музейщики не знали бы? Ты же в музее спрашивал?
— Я не спрашивал, я надеялся, что сам найду здесь, — повесил голову Берг.
— Да на что они тебе?! — закричала Маша. — Мы вон что с тобой нашли — клад бандитский.
Какие-то таблички! Кирилла из-за этого золота чертова убили, а ты мне про таблички!
— Мария, у меня есть сын, — неохотно начал Берг. — Он очень болен. Мы пробовали все, что только возможно. Ничего не помогло. В Японии мне сказали, что здесь, на острове, в прошлом веке вылечили мальчика, который болел похожей болезнью. Вот почему я приехал. И тебя привез сюда. Я надеялся… — Он опустил голову.
— А… чем твой мальчик болен? — виновато спросила Маша. — На фотографии он такой веселый. Я хочу сказать: не подумаешь, что болен.
— У него прогрессирующая дистрофия мышц, — глухо сказал Берг. — Это генетическая болезнь. Мышцы постепенно умирают, он проживет еще два-три года, а потом…
— Но неужели у вас нет никакого лечения, ведь у вас такая медицина! — возмущенно спросила Маша. — Не может быть, чтобы ничего не было!
— Профессор Намура сказал, что у одного японского принца был сын и у него была похожая болезнь. В тридцатых годах девятнадцатого века его возили сюда на ванны и прижигали мышцы морскими ежами, — отрешенно проговорил Берг. — И еще давали лекарства из трав и ягод, которые здесь растут. Мальчик поправился. Но состав лекарств профессор не знал. Он думал, что эти рецепты могли сохраниться здесь, на Императорских ваннах. Я приехал… Но ты видела, таблички разбиты совсем…
— Бедный ты мой, бедный! — Маша погладила склоненную голову Берга.
Он поймал ее ладонь и уткнулся в нее лицом.
— Мария, я не хочу расстаться с тобой, — глухо проговорил он прямо в ее шершавую ладошку.
Ладони было щекотно, и Маша, улыбаясь, другой рукой погладила его склоненную макушку со смешным хохолком.
— Ты будешь со мной? — Берг поднял лицо, глаза его блестели. — Я никогда не встречал женщины, похожей на тебя…
— А как же твоя жена? — грустно усмехнулась Маша. — Ты ведь, наверное, и ей похожие слова говорил когда-то?
— Немецкие женщины совсем другие, не похожи на русских, — горько проговорил Берг. — Они хотят от мужчины гарантий заранее. Они… как это сказать? Все время считают, что ты можешь, а чего не можешь.
— Ну ладно, ведь был же ты влюблен в свою жену, хоть немного? — Маша не хотела, чтобы разговор становился слишком серьезным. — Встречались, целовались, как все, правда?
— Правда, да, — кивнул Берг. — Она была студентка, а я только приехал из Союза, начал работать. Ходили по кафе, барам, была веселая компания. Потом она сказала: давай поженимся, я согласился — она была веселая, смеялась, шутила.
— Чем она занимается, в смысле кто по профессии? — спросила Маша.
— О, она экономический советник, важная дама, — усмехнулся Берг. — Когда родился Константин, я хотел, чтобы она занималась домом, ребенком, но она сказала, что хочет делать карьера. А когда мы узнали, что он болен… Она почти перестала быть дома — работа, командировки, совещания. Потом я узнал, что у нее есть любовник.
— Если женщина заводит любовника, возникают вопросы к мужу, не так ли? — Маша постаралась, чтобы в этом вопросе не прозвучало ничего личного, но он внимательно посмотрел ей в глаза.
— Ну да, наверное, я сам виноват, но я думал о сыне, о том, что мы должны быть вместе. Но Барбара сказала, что не может принести себя в жертву случайной ошибке природы…
Маша зажмурилась. Она представила себе маленького мальчика с большими невеселыми глазами, которого мать назвала «случайной ошибкой природы».
— Ну и как вы живете? Как чужие люди?
— Мы редко видимся, я много разъезжаю, она сейчас работает в другом городе и домой приезжает только на уик-энд.
— А как же мальчик? Он все время один?
— У него есть хорошая няня, она, кстати, из русских, то есть из русских немцев. Учителя приходят домой. И мы всегда с ним общаемся через Интернет или по телефону, каждый день, куда бы я ни уехал.
— Он, наверное, много читает? — стараясь сдерживаться, спросила Маша.
— Да, читает и сам пишет, хотя работать на клавиатуре ему становится уже трудно — пальцы не слушаются. Он иногда стучит по клавиатуре носом. Сделал себе такой нос, острый, как у Пиноккио, надевает его на лицо и нажимает на клавиши… — с трудом проговорил Берг.
— Но-сом? — переспросила Маша. Слезы хлынули из ее глаз помимо воли, она всхлипывала и размазывала их по щекам, как пятиклассница, получившая пару.
Берг обнял ее, стал вытирать щеки своим стерильным платком.
Она не поняла, как это случилось — ощутила его губы на своих, его бессвязный шепот у своего уха, его руки на груди… Все улетело куда-то, была только нежность, острые толчки крови в ушах, шелест волн по гальке. Он был большой, сильный, теплый, он был везде — сверху, сбоку, она словно вся растворилась в этом тепле…
— Ма-ша, — услышала она у самой щеки. — Ма-ша, ты удивительная, ты добрая, нежная. Ты смелая, ты настоящая. Если ты не станешь моей женой, я умру, наверное.
— Не умрешь, — сквозь дрему проговорила Маша. — Я тебе умру, попробуй только. Заманил девушку на край света — и умрет он. Живой будешь, как миленький.
— Скажи еще, — попросил все тот же шепот.
— Чего сказать? — Ей все еще не хотелось открывать глаза.
— Как миленький. — В его устах слова звучали совсем не так, как в ее.
Маша засмеялась и открыла глаза. Она лежала, укрытая его спальником, Берг сидел рядом в неизменной белой майке и, низко склонившись, смотрел на нее.
