— А ну, пошли отсюда! — налетел он на свору, палкой раскидывая собак в разные стороны.
Самые смышленые псы, среди которых оказалась и юркая рыжая сука, опрометью кинулись со двора. Гром продолжал бешено лаять, бросаясь на стенку вольера.
— Гром, молчать! — прикрикнул на него Николай, подскочил к Кате, поднял ее. С локтя капала кровь, Катя, бледная и измазанная пылью, беспомощно пыталась что-то сказать, но не могла. Он обнял ее одной рукой, другой придерживая разбитую руку и одновременно мелко целуя грязное лицо. — Где болит, где, покажи, — шептал он в промежутках и снова целовал ее и гладил по голове, как маленькую. Катя обмякла в его руках и заплакала, заикаясь и подвывая, размазывая грязь по щеке здоровой рукой.
Николай отвел ее руку и поцеловал в губы. Она сразу замолчала — поцелуй был настоящий, взрослый и очень горячий. Она отстранилась и молча смотрела ему в глаза. Он не отвел взгляда.
— Пойдем, тебе надо умыться и руку забинтовать, — строго сказал он и повел ее к колодцу.
Операция удалась
Жук, пролезший через подкоп под забором, подполз к вольеру.
— Ну что, парень, сработало? — усмехнулся Гром.
— Да не знаю, Гром Рамзесович, как дальше пойдет, — льстиво заулыбался Жук. — Под вашим чутким руководством операция прошла просто на все сто!
— Да и твои вокзальные постарались, молотки-ребята, — вывалил жаркий язык Гром. — А сучка эта, как ее, Муха, — так я бы ее в разведку взял, сообразительная!
— Что есть, то есть! — с гордостью согласился Жук. — А как она всю эту свору держит, да вы сами видели.
— Ну ладно, может, и сладится у них, — задумался Гром. — Командир-то, видел, как прибежал — как ошпаренный!
По забору с независимым видом прошла Марианна, помахивая роскошным хвостом.
— Да-а, — проводил ее взглядом Гром. — И твоя-то какова! Это же надо так дело обстряпать, что мы все, как пацаны, под ее дудку плясали тут!
— Мариванна, оно того, образованная, — скромно отвечал Жук. — Ее Бабушка с детства воспитывала, книжки ей читала всякие. Герцогиня Мурсаро там и всякое разное про Кота в сапогах…
— Кот в сапогах? — зашелся смехом Гром. — Это как же, армейский, что ли, кот-то? Не видал никогда! Строевые псы бывают, это да, но чтобы коты?
— Да не знаю я, сам краем уха слыхал, — застеснялся Жук. — Может, и коты бывали. Это ж из старинной жизни все…
Катя умылась прямо у колодца, промыла содранный локоть. Николай принес пузырек с перекисью водорода, тщательно и ловко обработал ссадину, заклеил лейкопластырем.
— Как же ты так, попала в самую драку? — спросил Николай.
— Не знаю, они меня как будто специально во двор загнали, — не веря самой себе, удивилась Катя. — Просто не дали пройти. Страшно было! — Она помолчала немного. — Ну, я пойду, а то ко мне сегодня гости придут, обещала пирогов напечь, а молоко вот пролила. И продукты все в грязи.
Она старалась не смотреть на Николая, чтобы не вспоминать его губы, его шершавую ладонь на своей щеке.
— Я зайду вечером, попозже, — не спросил, а твердо сказал он.
— Ну да, конечно. — Катя посмотрела вниз, ноги были в грязи. Стало неловко, что он все это видел — как она валялась на земле, да еще разревелась, как маленькая. — Спасибо вам… тебе.
Она пошла к калитке, подобрала растерзанный пакет — у вольера ворона нахально долбила клювом рассыпанные шоколадные конфеты в ярких фантиках. Гром с интересом наблюдал за ней из-под опущенных бровей.
Николай смотрел ей вслед. Катя спиной чувствовала его взгляд.
Не надо ничего говорить
Лена с мужем и уставшими от беготни по саду детьми ушли вечером. Катя прибралась, все время ловя себя на том, что прислушивается к звукам во дворе. Оставив дверь незапертой, пошла в душ. Вышла и снова прислушалась.
Она сама была не рада себе: и ждала Николая, и не хотела, чтобы он пришел. Пока все оставалось в ситуации, которую еще можно было повернуть вспять, и никому от этого хуже не будет. Соседи, добрые друзья — это уже немало. Если же их отношения примут новый характер, неизвестно, чем это обернется. Возможно, очередным разочарованием для обоих, а то и полным разрывом, враждой.
Катя слонялась по комнатам, прижав руки к груди, пыталась привести в порядок мысли — и не могла. Она не понимала, чего хочет больше. Сегодняшняя история с собаками и этот неожиданный поцелуй лишили ее привычного равновесия, а она-то так радовалась, что боль в сердце начала как будто утихать, а ледяная корка на лице растаяла…
В сумерках Николай подошел к калитке. Навстречу ему со стороны станции бежал Катин пес Жук. Издалека приветственно замельтешив хвостом, он подбежал к калитке первым, встал на задние лапы и ловко открыл вертушку. Калитка медленно отворилась.
— Вот, значит, как? — озадаченно произнес Николай. — Так ты, мошенник, прекрасно умеешь открывать вертушки? Как это понимать?
Жук сконфуженно прижал уши, кося глазами в сторону. Хвост выписывал уж совсем какие-то китайские иероглифы.
— А мне-то голову морочил, а? — Николай потрепал пса за холку. — Ну так что, это заговор?
Жук припал к земле, укрывая лапами нос. Собачья душа ушла в задние пятки. Как это Сосед пронюхал про их с Марианной дела?
— Ну ладно, пошли.
Николай шагнул в калитку. Жук поплелся следом и юркнул в будку. Он ждал серьезных неприятностей и уже готовил большой лай для вредной кошки.
Николай позвонил в дверь и тут же нетерпеливо нажал на ручку, вошел. В другом конце полутемного коридора стояла Катя, уронив тонкие руки. Он остановился, не решаясь пройти.
— Катя… — хрипло произнес Николай. — Я…
— Не надо ничего говорить, — тут же отозвалась она.
Подошла, молча глядя ему в глаза, протянула руку и легко провела по его лицу.
Николай шагнул к ней и крепко прижал к себе, зарываясь лицом в мягкие волосы. От нее почему-то пахло дождем.
* * *
— Это от пули? — Катя осторожно потрогала пальцем круглый, будто стянутый тесемкой шрам на его левом плече.
Николай приподнял голову.
— А-а, это от дурости…
— А… на спине?
— Да, в общем, тоже от дурости. — Николай ухмыльнулся. — Паренек у меня один, из новобранцев, гранату на учениях уронил, ну, я успел только ногой отшвырнуть и на него упасть. Мне спину посекло, а ему все равно в лоб осколок попал — комиссовали после госпиталя. Конечно, от дурости, учить надо было как следует, прежде чем в боевую часть посылать.
Лунные половики застелили пол, в тишине гулко тикали старые часы.
— Это ты нарочно говоришь, про дурость? Там же война была, а не конкурс анекдотов.
